Как ни величественны были годы начала XX столетия, годы расцвета благосостояния России, годы расцвета внешнего благосостояния и Серафимо-Дивеевского монастыря, сравнитель- ного мира и спокойствия, - где-то внутри глубоко кипели злые силы атеизма, разнузданности, все-таки общая характеристика той эпохи была - полная безпечность Ноевских времен: ели, пили, веселились без меры, пока не разразилась страшная катастрофа.

Только лишь благословенный Дивеев молча стоял перед своим большим Распятием на фоне черного сукна запрестольной стены в алтаре, чего не было нигде, - как бы предчувствуя общую Голгофу всей России. Батюшка Серафим говорил своим дивеевским сиротам: «Страшное время идет на Россию, я молил Господа отвести эту страшную беду, но Господь не услышал убогого Серафима».

В записках князя Путятина, человека очень близкого к Дивееву, сохранилась запись о том, что когда-то Н. А. Мотовилов спросил Батюшку Серафима: «Когда же будет самое страшное время?», - он ответил: «Немного позже, через 100 лет после моей смерти», т. е. последние тридцатые годы ХХ-го столетия.

Летопись Серафимо-Дивеевского монастыря огромна по своему содержанию, на ее 850 страницах архимандрит Серафим собрал все: прежде всего житие преп. Серафима, все события, начиная с жизнеописания матушки- первоначальницы Александры, замечательные жития будущих святых великих госпожой Дивеевских: схимонахини Марфы и монахини Елены Васильевны Мантуровой. Вошли в Летопись безчисленные чудеса по молитвам преп. Серафима, Дивеевских блаженных Христа ради юродивых: Пелагеи Ивановны, Параскевы Ивановны и Наталии Ивановны. Очень много писем митрополита Филарета, за- щищавшего Дивеев от происков Ивана Тихоновича - иеромонаха Иоасафа, и много другого интересного материала. Это ведь не просто история монастыря, а история Четвертого Удела Царицы Небесной.

Много в Летописи прекрасного, но и много скорбного, подвижнического.

Сестры монастыря, при жизни батюшки Серафима, терпели всякие притеснения и от Саровских настоятелей, и от лжеученика Серафимова Ивана Тихоновича, и от бедности монастыря, и от сторонниц произведшего смуту, и от Нижегородского архиерея Нектария и многое другое.

Вообще, конечно, монашеская жизнь не сладкая, а уж после смерти батюшки Серафима стали полными «сиротами дивеевскими». Смута была особенно чувствительная с 1842 года, а разгар смуты был в начале шестидесятых годов, ликвидирована она была только в 1862 году.

После этого Дивеев был полон мира и радости. Вскоре после прославления батюшки Серафима и смерти игумени Марии настоятельницей стала ее преемница матушка Александра, на долю которой выпало благоденствие монастыря до революции и очень горестные годы после революции вплоть до закрытия монастыря в 1927 году, когда Дивеев «ушел в мир» и под мудрым ее водительством продолжал существовать в миру.

6. Страшные испытания и подвиги сестер в революцию

Но вот пришла беда для всей России: за беззакония людей был отнят благочестивейший Государь и разразилась катастрофа. Безумцы ломали дом, в котором жили, не предвидя, чем все это кончится.

Сильно пострадал монастырь. Были отобраны монастырские земли, питавшие обитель. Остановились мастерские монастыря: художественные, рукодельные, никому теперь это не было нужно. Прекратилось паломничество и помощь богатых благодетелей. Богатым монастырь никогда не был. Матушка игумения пыталась спасти монастырские драгоценности, зарыв их ночью около игуменского корпуса и посадив на этом месте кусты. Но тщетно: комиссар-латыш явился и объявил, что им все известно.

Ценности были потеряны. Обезсиленные голодом сестры шли по деревням, обменивая на кусок хлеба то немногое, что они имели.

Как в таких условиях можно было поддерживать монастырские порядки? Но ничего не было нарушено: ни продолжительность службы, ни чтение Псалтири в Рождественском храме, ни повечерия, параклисы и многое другое. Но не всем эти подвиги теперь были по силам, кое-как дотянули до нэпа, и началось постепенное возрождение, вновь стали работать и рукодельные мастерские, и живописные. Стали действовать железные дороги, и появились первые богомольцы-паломники. Одними из первых, как нам говорили, приехали члены нашего Таганрогского молодежного братства.

7. Церковные события 1921 -1922 гг.

Кровь лилась везде и всюду непрерывно. Расстреливались крестные ходы, каковых случаев было больше тысячи. Русь покрылась могилами тысяч священномучеников и миллионов мучеников и исповедников, посланных в специальные лагеря смерти.

Ужасом полнилась Русь. Многие стали колебаться. Пошатнулась и Церковь, появились т. н. обновленцы, раскольники. Господь поддерживал веру православных людей многими знамениями: обновлялись кресты на церквах и иконы в храмах. Были явлены примеры мужественного стояния в истине, на личном примере Святейшего Патриарха Тихона и других исповедников. Живоцерковники, поддерживаемые властями, захватили во многих городах абсолютно все храмы. Тихоновны остались без храмов и кое-где совершались тайные богослужения, но это была капля в море.

Святейший Патриарх Тихон был арестован и находился под стражей в одной из башен Донского монастыря. Такая же участь была и многих архиереев, которые не подчинились захватническому ВЦУ, т. е. живоцерковному Высшему церковному управлению. По местам шли судебные процессы над архиереями и духовенством. Ярким примером этого был процесс епископа Арсения Ростовского и Таганрогского. Он, как и Святейший Тихон, просил считать во всем виновным только его и не осуждать духовенство, которое выполняло его приказы.

На суде обвинитель кричал: «Тихон в Москве, а Арсений на Дону», - и требовал расстрела. Суд вынес решение: «Епископа Арсения расстрелять», но поднялся такой страшный крик и в суде и в огромной толпе возле здания суда, что за этим последовало: «Но, принимая во внимание и т. д., заменить 5 годами лагеря в Соловках».

Со Святейшим они так поступить не решились, так как в это самое время последовал ультиматум лорда Керзона: «Или прекратите гонения и освободите Патриарха, или будет немедленная интервенция».

Этот язык звери понимали, и Святейший был освобожден. Но вернуться уже в свои патриаршие покои на Троицком подворье в Москве ему не разрешили, и он остался там, где был - в одной из башен Донского монастыря.

Вскоре после этого освобождения я имел счастье побывать у него в этой башне.

Прием посетителей был Патриарху разрешен. Я привез ему художественную картину алтаря нашей подземной тайной церкви и показал ему.

Святейший поцеловал это изображение и сказал: «Господня земля и исполнение ее». После довольно длительной беседы Святейший спросил: «Сколько человек посещает ваш храм? - я ответил, что около 20 человек. - А что же должен делать весь народ? Нет, дорогой мой, как это ни героично, но надо думать о всем народе. Как бы ни было там хорошо, но наверху - лучше». Святейший был отцом всего народа, а не отдельных групп. По возвращении из Москвы побывал я в тюрьме и у владыки нашего Арсения. Там, в Ростове, было полное смятение, никто ничего не понимал, во главе епархии стоял прежний [обновленческий] епископ Феофилакт, и многим казалось это впол- не нормальным. То, что в это же самое время в тюрьме сидел владыка Арсений, кое-кого смущало, а кого и нет.

Не смущало это и прозорливого старца протоиерея Иоанна Домовского, строителя и настоятеля великолепного Алек- сандра Невского собора. Владыка Арсений во время моего посещения сказал мне: «Пойдите к О.Иоанну и скажите ему от моего имени что он не может так поступать. Живоцерковники - не православные».

Страшно было идти к о. Иоанну с таким поручением, так как он был не только прозорливец, но и целитель многих. Войдя в келию к О.Иоанну, мы остановились, и я сказал: «Отец Иоанн, мы пришли сказать вам то, что поручил нам владыка Арсений».

После того, как я передал ему дословно, что сказал владыка, О.Иоанн начал плакать и рыдать и попросил; «Передайте владыке, что я не знал, я хочу умереть православным», - и он разрыдался. Мы упали ему в ноги, и он благословил нас. Вот какие страшные времена тогда были.

Владыка Арсений, получив 5 лет, был сослан на Соловки. Не все архиереи так мужественно вели себя.

Нижегородский епископ Евдоким молчал, ничем себя не проявлял и не протестовал, но тайно дал согласие [«живцам»] на будущее.

В Дивееве об этом прослышали, и один из священников монастыря поднял протест и требовал, чтобы общение с Евдокимом было порвано. Матушка игумения Александра отлично понимала, что это означало бы немедленное закрытие монастыря. К счастью для монастыря, она нашла полную поддержку соседнего Тамбовского архиерея Зиновия, человека совершенно непреклонного, и он приехал в Дивеев, не посчитался в такое страшное время с прежними каноническими нормами вла- сти епархиальных архиереев и убедил матушку не предпринимать никаких шагов в этом вопросе.

Положение было весьма неопределенное. Как раз в это время Святейший Тихон был освобожден, и я попросил его послать матушке игумений тот образ прей. Серафима, который я принес с собой, с его надписью, что он посылает этот образ именно Дивееву.

Матушка поставила эту простую икону преп. Серафима в свой святой угол, показав его предварительно всем. Этим был нанесен сокрушительный удар части сестер, сторонниц О.Павла.

Официально раскола не было, все шло по-старому, но О.Павел не принимал никакого участия в жизни монастыря, и малая часть сестер так и осталась в оппозиции.

Получилось нечто подобное иоасафовской смуте, но в значительно более мягких тонах.

На чем же настаивал о. Павел? Не больше не меньше как на тайных монастырских богослужениях, что в монастыре было совершенно невозможно.

Как раз в это время мы и приехали летом и привезли ту самую картину тайной церкви и просили снять с нее живописную же копию, что и было сделано.

Эта новость сразу же облетела весь монастырь и утишила пыл О.Павла и сочувствующих ему сестер, так как всем было ясно, что мы всецело преданы матушке игумении и что Святейший Патриарх считает, что все нормально.

После освобождения Святейшего Патриарха он назначил Нижегородского митрополита Сергия, который приехал в Дивеев, и они вместе с епископом Зиновием служили в Дивеевском соборе. Здесь я впервые и познакомился с митрополитом Сергием, будущим Святейшим Патриархом. Как некогда во время иоасафовской смуты Дивеев перешел под власть Тамбовского епископа Феофана Затворника, так же и теперь повторился этот переход под покровительство Тамбовского Зиновия, который был не только великим архиереем но и преданным сыном матушки игумений Александры. Границы епархий во времена гонений могут нарушаться и переходить к другому православному архиерею. Подобный случай был, когда во время диоклетиановых гонений в Таврило не было ни одного живого епископа, и тогда Иерусалимский архиепископ, не имевший никакого отношения к Таврило, прислал туда правящего епископа.

Центральной Церковной власти в то время не было, потому что Святейший Тихон был под арестом. Я О.Павла так никогда и не видел днем, а только ночью, когда я шел с иконой «Умиление», полученной мною от матушки игумении перед самым моим отъездом, по священной канавке, но в темноте не разглядел его, он уступил мне дорогу.

8. Икона Царицы Небесной «Умиление»

С тех пор эта икона была всегда в храмах Дивеева на главном месте справа. Она была изображена в трех цветах: белом (на главе) одеянии, синем (в одежде) и красном, которое видно только кусочком. При первой же возможности была сделана драгоценная риза с камнями.

Прекрасная копия этой иконы довольно большого размера была в Дивеевской часовне в Москве на Дивеевском подво- рье на Мещанской улице. Точнейшая же копия, сделанная той же начальницей живописного корпуса матушкой Серафимой, но размером уже меньше той первоначальной иконы (36 х 30 см), - для матушки игумении, находилась в ее игуменском корпусе.

Когда же после революции и всяких притеснений матушке игумении пришлось сократить размеры своего корпуса, то эта икона была перенесена на хоры главного собора. Внизу этой иконы в рамке есть надпись славянскими буквами: «Подобие святыя чудотворныя иконы Божией Матери «Умиление», перед которой в молитвенном подвиге скончался приснопамятный старец Саровской пустыни иеромонах Серафим 1833 г. января 2 дня».

Нимб был сделан на ризе в виде расходящихся лучей сияния, состоящего из драгоценных камней и жемчуга. Этот нимб был очень искусно нарисован на совершенно черном фоне, т. е. на таком же фоне, как и фон на большом Распятии в алтаре главного собора. Эта игуменская копия была среди других икон вставлена в общий киот на уровне человеческих глаз, если стать перед ней на колени, и находилась на хорах.

Не знаю, почему я в этот день во время Литургии пошел на хоры, где никого не было, и стал на колени. Стал как раз около этой иконы и вдруг увидел ее. Сердце мое затрепетало, это был такой прекрасный образ, каких я до того времени никогда не видел.

Странная, ни на чем не основанная мысль у меня была в то время, - что это моя икона, икона всей моей жизни. Я просил Царицу Небесную даровать мне эту дивную икону, хотя я отлично понимал, что эту драгоценную икону я не могу даже помыслить просить у матушки игумении.

После Литургии я пошел к матушке игумении и еле выговорил свою просьбу. Матушка сказала, что это ее икона, и не сказала больше ничего.

Сердце у меня упало, но оставалась маленькая надежда, что, может быть, я получу эту икону в день своего Ангела, через несколько дней, в день преп. Серафима.

С трепетом ждал я этого дня. Был на Литургии, получил от матушки большую просфору и приглашение на чай после Литургии. Были приглашены и другие наши, настроение было очень праздничное, но я не смел повторить своей просьбы. Попрощался и ушел с еще меньшей надеждой, что, может быть, получу ее в день памяти этой иконы, т.е. 28 июля.

После этого дня я должен был уезжать, а моя супруга и Нина должны были остаться в Дивееве еще на целый месяц по приглашению матушки игумении и на ее иждивении, потому что наши деньги кончились.

Не получил я икону и в день памяти этой иконы. Попрощался с матушкой, так как должен был теперь же уезжать. Пошел прощаться с матушкой казначеей Людмилой, а она, узнав, что я сейчас уезжаю, ужасно заволновалась и сказала, что я должен остаться в Дивееве еще на три дня. Я сказал, что уже по- прощался с матушкой игуменией и должен ехать, но она сказала: «Пойдите к матушке игумении и скажите, что я прошу, что- бы вы остались еще на три дня», что я и сделал и получил благословение еще на три дня.

Накануне на всенощной владыка Зиновий постригал в рясофор 20 молодых послушниц, и я первый раз видел такой по- стриг.

Наутро после Литургии я попрощался с матушкой игуменией и матушкой казначеей и пошел прощаться с блаженной Марией Ивановной. Она благословила, но сказала: «Через час Царица Небесная будет в Дивееве». Я посмотрел на часы, чтобы запомнить. Пошел прощаться в рукодельный корпус. Там меня встретили очень приветливо, и 80 сестер встали и пропели мне на дорогу тропарь батюшке Серафиму, немного задержав меня разговорами.

После этого я пошел в корпус зубниц прощаться, где нас особенно привечали. Когда я там был, то увидел, что из игуменского корпуса идет послушница матушки и что-то несет, покрытое белым покрывалом. Мы все насторожились. Нюша, теперешняя игумения Мария, открывает покрывало и говорит: «Это вам от матушки игумении», - и я вижу наконец эту мою любимую и просимую икону. Я падаю ниц и целую эту икону и мгновенно [приходит] мысль: «Прошел ровно час. Царица Небесная сейчас в Дивееве!» Вне себя я мчусь к матушке игумении, делаю земной поклон, как всегда, не знаю, как благодарить, а матушка говорит: «Где бы вы ни были, до самого конца вашей жизни эта икона должна быть неразлучно с вами». С благоговением обещаю это, не зная, что таким образом эта икона будет сохранена и вернется в свое время в Дивеев.

Возвращаюсь в корпус зубниц, где все сестры в восторге от иконы. Даша - святая душа - говорит: «Чудотворная икона». Я возвращаюсь в Таганрог, боюсь выпустить из рук икону, вкладываю ее в походную мою подушечку и в усталости засыпаю по дороге в Москву.

В Москве на Дивеевском подворье говорю матушке Анфии: «Вот какую драгоценность я получил», - и, о ужас, бумажная икона прилипла к иконе «Умиление», как раз к щеке Богоматери и к Ее руке. Я пробовал отдирать и не могу, понимаю, что до Таганрога так оставить нельзя, надо сейчас отдирать. Сердце у меня разрывалось, потому что я видел, что отдираются мелкие частицы краски со щеки и руки Богоматери. Я плакал, но должен был продолжать это делать и думал: приеду домой, Нина, наша художница, замажет эти выщербинки и искусно реставрирует икону. Приехал в Таганрог, дома собрались все наши, я со слезами рассказываю все, вынимаю икону и глазам своим не верю, ничего нет, ни малейших следов, все зажило, как на живом. Иконы могут быть живыми. Все были потрясены.

Прошло 56 лет, икона все время неразлучно была со мной во всех наших путешествиях по Европе и Америке, и надеюсь, что она сохранится до конца нашего изгнания, а потом возвратится в Дивеево.

Когда она была написана матушкой Серафимой, у меня нет сведений, наверное, когда начались работы в иконописной мастерской, т. е. в семидесятых или восьмидесятых годах [прошлого века]. Вероятней всего, что это был подарок к 25-летнему юбилею игуменства матушки Марии, потом по наследству оставленный ее преемнице матушке Александре.

Когда в 1927 году благословенный Дивеев, как и все остальные монастыри, был закрыт и начался полный разгром Церкви, то мне начало казаться, что близок конец мира, хотя блаженная Мария Ивановна предупреждала меня за несколько лет до этого, чтобы я не спешил с таким умонастроением, что еще не кончились сроки; но страшный разгром Церкви, монастырей и мощей угодников Божиих создавал такие настроения. Во всяком случае, это был страшный период церковных и вообще античеловеческих гонений, продолжавшийся более 45 лет.

Происходили безчело вечные раскулачивания, когда гибли, можно сказать, десятки миллионов; люди теряли свой человеческий облик, вымирали целые деревни, казалось, что все мы летим в пропасть.

Все эти ужасы коснулись и нас, все наши братчики, и я в том числе, были арестованы вместе с нашими епископами и священниками и были отправлены в концлагеря.

Русская Церковь переживала свою Голгофу, неотвратимую, страшную, полная тьма водворилась вокруг. По возвращении из концлагеря в 1939 году я вернулся к своей инженерной работе. В конце войны, в 1943 году, я был посвящен в сан священника и начал поминать на ектениях, точно я был монастырским священником; «Еще молимся о здравии и спасении матери нашей игумений Александры», а после ее кончины - «игумений Марии, со всеми ее сестрами», считая себя дивеевским священником в изгнании; читал иногда тихо, иногда громко и абсолютно всегда на домашних вечернях, которые совершал довольно часто во всю мою священническую жизнь.

Дивеев полвека был в миру... Чудотворная икона «Умиление», или «Радость всех радостей», как называл ее преп. Серафим, сохранялась все время у матушки игумении в Муроме. Судьба ее наместницы, оставшейся в Москве, мне неизвестна. Сохранившаяся у меня игуменская копия иконы ждет своего возвращения в возобновленный Дивеев.

Дивеев ушел в мир, продолжал существовать там; это время было подобно тому периоду, когда матушка-первоначаль- ница Александра, монахиня в миру, жила со своими сестрами возле приходской Казанской церкви в Дивееве.

Когда в США появилась возможность увеличить цветную фотографию до больших церковных размеров, я заказал увеличить таким способом иконы «Умиление» и преп. Серафима и поместил их в том храме, где настоятельствовал, так же точно, как в Дивеевском соборе, т.е. «Умиление» перед солеёй справа, а икону преп. Серафима - так же слева, на соответствующих возвышениях, как они были в Дивееве.

Это было как бы далекое Дивеевское подворье, в лице его настоятеля и моей матушки, будущей инокини Марии, регента с дивеевскими напевами. Я уверен, что нечто подобное было на Дивеевских подворьях; в Москве, Нижнем Новгороде и Арзамасе, и, конечно, главным образом в Муроме, во главе с матушкой игуменией Марией.

Попутно нужно упомянуть и о фамильной Казанской иконе Божией Матери матушки-первоначальницы, отданной ею в Казанскую церковь, когда та перестраивалась из деревянной в каменную.

Когда в 1927 году разоряли Дивеев, блаженная Мария Ивановна сказала, чтобы эту Казанскую икону отдали иеромонаху Серафиму (Смыкову), который в это время был в Дивееве, после чего он ушел в полнейший затвор в г. Краснодаре, в котором пробыл до 1942 года.

После его решения бежать за границу в 1943 г. он взял ее с собой и по дороге остановился у нас в Таганроге, где я видел ее и хорошо запомнил. Она была в золотой ризе и украшена 16 настоящими уральскими изумрудами (смарагдами), настоящим жемчугом и одним, на груди, синим сапфиром. В короне были бриллианты и один рубин. Рубины малые были еще и в 6 других местах иконы. В нимбе были еще 16 других прямоугольных изумрудов. И много других мелких камней. Вообще это была драгоценнейшая риза, так как имения матушки-первоначальницы были настолько огромны, что находились на территории трех губерний. Риза была поразительной красоты. Добравшись до Югославии, уже в сане архимандрита, о. Серафим был там, по приходе туда Красной Армии, арестован и икона была отобрана.

Попавшую в руки торговцев икону оценили в полмиллиона долларов. Православные люди пытались ее выкупить и объявили сбор, но ничего не вышло. Только через много лет ее продали Фатимскому католическому монастырю за 3 миллиона долларов, в настоящее время эта икона - главная святыня Фатимского монастыря.

Там ошибочно считают (судя по ценности), что это икона Казанского собора в Петербурге только потому, что риза на ней драгоценная. Когда цветная фотография иконы, находящейся теперь в Фатимском монастыре, попала мне в руки в 1976 году, я сразу ее узнал по этой хорошо мне запомнившейся ризе.

Ошибки здесь быть не могло. В печати промелькнуло сообщение, что когда Россия воскреснет, тогда эта икона будет монастырем возвращена России. Вряд ли!

9. Камень, на котором 1000 ночей молился преп. Серафим

К нему вели ступеньки, и можно было видеть, как люди, прильнув к этому камню, просили помощи у Угодника Божия. Когда разбивали этот валун, получились многие сотни больших и малых осколков, на которых сестры нарисовали чудеснейшие миниатюры: моление на камне преп. Серафима. Получил такой камешек с изображением и я в первое же посещение матушки игумений Александры. В Летописи [владыки Серафима] на стр. 733 описано исцеление от воды, в которую был опущен такой камушек: из Ставрополя написали в Ди- веев, что одна девица очень болела глазами, так что мать ее боялась, чтобы она не потеряла зрение, - увидев у знакомой камешек батюшки Серафима, мать ее стала просить дать ей на время камешек, чтобы, облив его водой, промыть глаза, ибо медицинские средства не помогали.

Через неделю девица выздоровела и могла работать. Через некоторое время там же заболел ребенок, умыли его водой от камушка и ребенок выздоровел.

Мать увидела сон, в котором преп. Серафим сказал ей: «Сын твой исцелен, но не от лекарства, а от той воды, которой умыла его твоя родственница».

Эта вода Преподобного была так целебна, как вода из его источника в Сарове.

О любви народа к этим камушкам Преподобного свидетельствуют многие случаи исцелений, не все же имели возможность поехать на Саровский святой источник. Эти камушки развозили паломники к себе домой.

Чудеса молитвенных исцелений по большей части связаны не только с молитвой, но и с каким-либо действием. Человек может решить, что исцеление его произошло не только от молитвы, а само, как может подсказать маловерие. Если же оно произошло от воды Преподобного, то сомнению уже не будет места.

За тысячу дней молитвы на камне батюшка Серафим много собрал благодатных даров, которые потом щедро раздавал, раздает и в наше время.

Никак нельзя, получив исцеление, не возблагодарить со вершившего это исцеление. Вспомним слова Христовы: «Н< десять ли очистились, а девять где? Како не возвратились дат! славу Богу, токмо иноплеменник сей».

10. Написание житийных икон великих первоначальниц

В центре был образ матушки-первоначальницы, копия того портрета, что был в ее келий и считался чудотворным. Моментами из ее Жития были избраны шесть: вверху - явление Божией Матери в Киеве, на фоне великой Лаврской церкви матушка коленопреклоненно получает благословение от Царицы Небесной на основание Четвертого Удела Пресвятой Богородицы.

Наверху справа: явление Царицы Небесной в Дивееве, у паперти деревянной Казанской церкви. На среднем ярусе слева: на фоне Казанской церкви, около своей келий матушка учит крестьянских детей вере в Бога.

Слева: в темной келейке матушка молится у большого Распятия.

На пятом клейме: матушка получает икону Первомученика Стефана, в честь которого она устраивает придел в Казанской церкви.

Последнее клеймо: в крохотной спаленке матушки, лежащей на смертном одре, на коленях предстоят преп. Серафим и игумен Пахомий; матушка поручает своих сирот преп. Серафиму.

На этой житийной иконе взору паломников представлены все великие события из жизни матушки Александры. Эта житийная икона была подарена матушке игумении, которая рас- порядилась повесить ее в келий первоначальницы на стене перед входом в ее келию, в домовом футляре, сделанном над ке- лией.

Тогда же этот образ был сфотографирован, отпечатан в 100 экземплярах и роздан монахиням и светским людям. Время ведь было дикое, и издать литографски было невозможно.

Моя супруга Капитолина Захаровна, будущая матушка и монахиня Мария, тоже иконописица, написала две житийные иконы: схимонахини Марфы и монахини Елены Васильевны. Житийный образ схимонахини Марфы - Марии Семеновны Мелюковой, имел посредине точный образ ее, написанный сестрами сразу же после ее смерти в схиме, с ангельским лицом. Она умерла 19 лет. Моменты из ее жития следующие:

1. Схимонахиня Марфа носит кирпичи на верх строящейся Рождественской церкви;
2. Батюшка Серафим постригает ее в схиму;
3. Батюшка Серафим с ней и другой инокиней с зажженными свечами молится о Дивееве;
4. Восхождение души схим. Марфы к Престолу Божию;
5. Царица Небесная и схим. Марфа в видении в церкви;
6. Святые три могилки.

Житийный образ монахини Елены Васильевны имел центральное изображение: Царица Небесная показывает Елене Васильевне небесный Дивеев со множеством сестер в золотых вен- цах.

Другие изображения были:

1. Диавол в виде дракона нападает на Елену Васильевну в дороге, в карете;

2. Устрашение бесами Елены Васильевны во время чтения Псалтири в храме ночью;

3. Батюшка Серафим благословляет Елену Васильевну умереть за брата;

4. Видение святых перед ее кончиной; 5. Елена Васильевна трижды улыбнулась в гробу; 6. Елена Васильевна видит благодетелей дивеевских в небесном Дивееве.

Житийных икон Византия почти не знала, это чисто рус ское создание древности, возрожденное в Св. Пантелеимоновском монастыре на Афоне, а в наше время возвращенное в Дивеев, оттуда перенесено в Европу в германское Православие и в Америку.

И там и там это было делом рук матушки Капитолины Захаровны, под конец своей жизни принявшей постриг с именем Марии, как сестра Серафимо-Дивеевского монастыря.

Теперь в Германии поют акафист блаж. Прокопию, Любекскому Чудотворцу, написанный мною и изданный в тысячном издании в 1948 г., а в Америке, в день прославления преп. Германа в 1968 г., сонм архиереев пел акафист ему, написанный мною и изданный на русском и английском языках; в тысячном же издании распространялся его житийный образ, написанный матушкой Капитолиной.

Есть еще и другой житийный образ преп. Германа, изданный администрацией американской Церкви, но поручили это художнику, который не имел ни малейшего представления о таких иконах: он сделал не 6 или 8 миниатюр, а 18. Когда же фотографическим путем отпечатали его иконки небольшого размера (20 х 16 см), то надписей уже нельзя было помещать, так как невозможно было бы их прочитать, такие они получились мелкие. Иконки так и остались без надписей. Житийная икона потеряла свой смысл.

Попутно нельзя не отметить, что в XVI веке прекрасная идея житийных икон, т. е. тех же Житий святых для тех, кто не умел читать, зрительное напоминание о главнейших событиях жизни святого, если нельзя достать его Житие, начала превращаться иногда в совершенно недопустимое фантазирование. Некоторые иконописцы стали писать отдельные житийные моменты не в отдельных клеймах, а в хаотическом безпорядке на иконе, только в разных местах (без разделения).

Получалось что-то вроде загадочных картинок, на которых ничего нельзя было разобрать.