В первой беседе нашей о Преподобном Серафиме Саровском мы говорили, что особенно близким, особенно родным стал сей угодник Божий именно за пос- ледние годы, как будто бы снова душа русского народа открывает Преп. Серафима. Далее, во второй беседе нашей, мы говорили о тех трудностях, которые на пути своем встретил Преп. Серафим в усло- виях монастырской жизни, куда и за монастырские стены как бы просачивался тлетворный мирской дух.

Все время он, как живой, стоит перед нами, согбенный старец с топориком, с сумой за спиной, в своих бахилах, в своем белом балахоне с медным крестом на груди. Но Преп. Серафим не всегда был стар- цем, он пришел в Саровскую пустыню юношей, послушником Прохором, двадцати лет. Вот описание его внешности: высокий ростом, несмотря на подвиги, полное, покрытое приятной белизной лицо, прямой и острый нос, светло-голубые глаза, весьма выразительные и проницательные, густые брови и светло-русые волосы. Мы видим его смиренно совершающим подвижнический, послушнический путь — сначала в келье устроителя монастыря, а потом, последовательно, в хлебне, в просфорне, в столярной. Впоследствии он несет послушание будилыцика.

В этих совершенно житейских хозяйственных условиях монастырской жизни он ведет себя так, как надлежало будущему подвижнику: с великим терпением, с великим смирением и с великим послушани- ем.

Современные послушники, которые удалялись в пустыню из ревности к исполнению обетов монашеских, с какою скорбью они говорят о трудности ду- ховной жизни при исполнении хозяйственных монастырских послушаний. Я помню, как один из таких пустынножителей говорил:

— Как только в монастырях заметят особую ревность в послушнике, то точно назло его посылают куда-нибудь в самое суетное место хозяйственных монастырских дел.

Да, труден путь послушания, но из жизни Преп. Серафима мы видим, что истинный подвижнический дух в послушнике всегда приведет к желанной цели. В этой первой главе жития Преп. Серафима мы видим, как закладывался фундамент в его духовной жизни. Раньше других он приходил в храм, он стоял в храме с великим вниманием, очи опускал долу, чтобы не развлекаться внешними впечатлениями; пос- ледним уходил из храма, как бы все время стараясь еще задержаться, еще побыть там. Он не бежал поскорее из храма на том или другом формальном основании. Нет, ему хотелось побыть здесь подольше. Преп. Серафим нес с полным смирением все возлагаемые на него послушания. В то же время он испросил разрешение, чтобы в часы свободные ему разрешили уходить в лес для уединенной молитвы. В лесу он сделал себе некую кущу и пребывал там в эти уединенные часы в полном одиночестве. Он постоянно читал творения святых отцов, пел псалмы, читал Сло- во Божие.

Преподобный Серафим всегда был в труде. Вы помните, как сказал игумен Нифонт:

— Ох, Серафим, Серафим, ты себя мучаешь и другим тоже покоя не даешь.

Преп. Серафим не давал себе покоя: однажды он был застигнут носящим тяжелые камни, которые он перекладывал с места на место. В сумке своей он носил камни и песок. В послушнические годы он вся- чески стремился к труднейшим физическим работам. Он ходил на порубку леса, работал не покладая рук, всячески умерщвляя плоть свою этими подвижническими трудами. Здесь же определилось и стремление его к пустынножительству. С благословения старца Иосифа он все чаще оставлял монастырь, уходил в лес для уединенной молитвы. В это время молитвенным его правилом было правило:

«Еже даде Ангел Господень великому Пахомию». Правило великого Пахомия — это есть: Трисвятое. Отче наш. Господи, помилуй, двенадцать раз, Слава и ныне, Приидите поклонимся, псалом пятидесятый, Помилуй мя, Боже, Верую, сто раз молитва Иисусова, Достойно и отпуск.

Это правило очень короткое, но, по Пахомию Великому, его надо творить каждый час, т.е. двадцать четыре раза в сутки и днем, и ночью.

В это же время Преподобный Серафим делается и постником, и во дни своего постничества он уже не вкушает ничего в среду и в пятницу и в посты вкушает один раз, также вкушает один раз и в те дни, когда нет поста. Спит он в это время три часа ночью и потом несколько днем.

Таково было начало подвижнического пути Преподобного Серафима. Но в этом пути было то, что сподобило его благодатного явления к нему Божьей Матери, исцелившей его от тяжкого недуга. Он захварывает, появляется на больном теле его опухоль, его готовили к смерти. Но Преп. Серафим обращается с просьбой, чтобы его не лечили, чтобы отслужена была всенощная и литургия с вознесением молитвы ко Господу о его выздоровлении и чтобы ему дали причаститься Святых Тайн.

«Я предал себя, Отче Святый, истинному врачу души и тела — Господу нашему Иисусу Христу и Пречистой Его Матери, если же любовь ваша рассудит, снабдите меня, убогого. Господа ради, небесным врачевством».

И вот старец Иосиф отслужил о здравии его всенощное бдение, литургию, и выздоровел Преподобный Серафим.

Впоследствии он рассказал об этом своем выз доровлении Ксении Васильевне, монахине Капитолине, следующее:

— После причащения Святых Тайн явилась Пресвятая Дева Мария в несказанном свете с Иоанном Богословом и Петром и, оборотясь лицом к Иоанну Богослову и указывая на Прохора, сказала: «Этот нашего рода».

— Правую-то ручку, радость моя, положила мне на лоб, в левой-то ручке держала жезл и этим-то жезлом, радость моя, и коснулась убогого Серафима. В 1786 г. Прохор был пострижен в иноки, а в 1787 в иеродиаконы. На этом пути послушничества были свои искушения у Преподобного Серафима. Какое же искушение первое встречает на пути своем инок? Это есть искушение уныния, скуки, является мысль, что зря тратит свои молодые годы, что жизнь идет, наслаждения уходят. Вспоминается оставленное довольство, вспоминаются прелести мира, при- вязанности, дом отчий и мать и родные, и впадает инок в уныние, в тоску.

«С духом печали неразлучно действует и скука. Скука нападет на монаха около полудня и производит в нем такое страшное безспокойство, что неснос- ны ему становятся и место жительства, и живущие с ним братия, а при чтении возбуждается какое-то отвращение, и частая зевота, и сильная алчба». И монах, одолеваемый скукой, подобен пустынному хворосту, который то немного остановится, то опять несется по ветру. Он, как безводное облако, гонится ветром. Сам демон если не может извлечь монаха из кельи, то начинает развлекать его ум во вре- мя молитвы и чтения.

«Это, — говорит ему помысл, — лежит не так, а это не тут, надобно привести в порядок». И это всегда делает для того, чтобы ум сделать праздным и безплодным. В сих иноках мы и себя узнаем, живущие в миру. Так же, как инока, по словам Преп. Се- рафима, гонит этот демон скуки и уныния к тому, чтобы заполнить свою пустоту души пустословием. Не он ли гонит в кинематографы, на гулянья в гости?

На духу спросила меня одна девушка, как ей быть, она все время ходит вечером и гуляет по Сретенке, а когда возвращается, то мать ее ругает. И спросил я ее: «А разве вам не противно ходить по Сретенке?». И удивилась она сему вопросу. А через некоторое время спрашивает меня: «Помните, как вы спросили меня, не противно ли мне ходить по Сретенке?»

«Помню, говорю». «Так мне противно теперь».

Вот то состояние, которое все знают, не будучи ни подвижником, ни монахом. Но в монашестве нападение врага особенно сильно, особенно страшно. Чем же защищаться от злых нападений? «Болезнь сия, — говорит Преп. Серафим,— врачуется молитвою, воздержанием от празднословия, посильным рукоделием, чтением Слова Божия и терпением, потому что и рождается она от малодушия, и праздности, и празднословия», ибо, по его словам, также сказанным впоследствии, уединение, молитва, пост и послушание суть четырехсоставная колес ница, возносящая дух на небо. Вот почему, по словам матушки Капитолины, батюшка велел больше всего бояться, бегать как от огня и храниться от главнейшего — уныния. «Нет хуже греха, матушка, и ничего нет ужаснее и пагубнее духа уныния»,- говорил баюшка Серафим. Поэтому и приказывал всегда быть не только сытой и кушать вволю, но и на труды брать с собою хлеба. «В кармашек-то свой и положи кусочек, — говорил он, — устанешь, умаешься, не унывай, а хлебца-то и покушай, да опять за труды».

Даже на ночь под подушку приказывал он класть хлеба. «Найдет на тебя уныние да раздумье, матушка, говорил о. Серафим, а Вы хлебушка-то выньте да и кушайте, уныние-то и пройдет, хлебушек-то и погонит его и сон после труда вам хороший даст он, матушка».

На этих первых ступенях своего духового подвига Преп. Серафим сподобился также благодатных даров, которые открываются лишь на самых последних ступенях духовного совершенства. В первые годы иеродиаконства он сподобился видеть при Богослужении ангелов, блиставших, как снег, молниеносных видом:

«Вид их был молниеносен, одежда белая, как снег или златотканая, пение их передать невозможно».

А состояние духа Преподобного Серафима было таково в это время по его словам:

«Сердце мое, яко воск, тая от неизреченной радости, и не могу сказать, в теле или кроме тела был я, не только помнить не могу, как входил в Святую Церковь, да выходил из нее». И вот что случилось, какого великого он удостоился видения. В Великий Четверг служил он литургию и после малого входа и возгласа: «Господи, спаси благочестивыя и услыши ны...» — он, обратись к народу, повел на предстоящих орарем, возглашая: «И во веки веков», как вдруг так изменился видом, что не мог ни сойти с места, ни проговорить слова. Два иеродиакона ввели его в алтарь. Простоял он три часа. После он рассказывал об этом так:

— Только что провозгласил я, убогий: «Господи спаси благочестивыя и услыши ны» и, наведя орарем на народ, докончил: «И во веки веков», вдруг меня озарил луч как бы солнечного света, увидел я Господа и Бога нашего Иисуса Христа в образе Сына Че- ловеческого, в славе, неизреченным светом сияющего, окруженного Небесными силами: Ангелами, Архангелами, Херувимами и Серафимами, как бы роем пчелиным и от Западных Царских Врат грядущего на воздухе. Приблизясь в таком виде. Господь благословил служащих и предстоящих, посем вступив во святый местный образ Свой, что по правую сторону Царских Врат преобразился, окружаемый ангельскими ликами сиявшими неизреченным светом во всю церковь. Я же, земля и пепел, сретая тогда Господа Иисуса на воздухе, удостоился от Него особенного благословения, сердце мое возрадовалось чисто, просвещенно в сладости любви ко Господу.

Преподобный Серафим о духовном пути сказал однажды, настоятелю монастыря Никону: — Смотри напиши следующие слова мои не на бумаге, а на сердце: учись умной сердечной молитве, как учат святые отцы в Добротолюбии, ибо Иисусова молитва есть светильник стезям нашим и путевод- ная звезда к небу. К обыкновенной Иисусовой молитве добавляй: «Богородице, помилуй мя». Одна молитва внешняя недостаточна. Бог внемлет уму, а потому те монахи, кои не соединяют внешнюю молитву со внутренней, не монахи, а черные головеш- ки.

Преп. Серафим научает нас и на этих первых пройденных ступенях послушничества, как нужно начинать духовную жизнь: «Надо уйти от мира». Это завещание, которое оставил он нам. Может быть, сейчас и места найти нельзя, где бы можно было предаваться уединению. Но все же этот призыв к уеди- нению и к внутреннему уходу от мира стоит перед нами во всей своей силе.

Эти первые годы научают нас тому, что этого достигнуть нельзя единым актом воли, что здесь требу- ется подвиг всей жизни, здесь требуется смирение, здесь требуется тот постнический путь, которым шел и Преп. Серафим. Для нас, может быть, ни для кого не лежит путь в монастырь, но все кто хочет спастись, жить с Господом, служить Ему, хочет жить ду- ховной жизнью, - для всех дорога одна — это дорога от мира в пустыню, в духовный внутренний затвор. Аминь.

III. Во Имя Отца и Сына и Святаго Духа!

Все по-иному освещает и определяет учение Спасителя по сравнению с так называемою мирской мо- ралью, мирским законом, мирской мудростию. И способ борьбы за истину, указанный Спасителем, совершенно иной. В миру ведется борьба внешними оружиями, внешними путями. Спаситель указывает пути иные: внутреннее сопротивление, преодоление зла силою любви, силою духа, молитвою, добродетелями и никак не этими внешними, лишь разжигающими большую злобу, большее зло, оружиями мирскими.

Преподобный Серафим дал нам образец этого Господом указанного пути для борьбы со злом. Мы видели, с какими внешними препятствиями и нападениями встречался Преподобный Серафим на пути своей великой, подвижнической жизни. И хотя и наибольшею силою и злобою все эти мирские препятствия, отравляющие монастырскую жизнь, пред- стояли в конце его великого служения (он усматривал в этом даже признаки близкой своей кончины), но и на первых ступенях подвижнической жизни все это мирское и суетное, хотя и по-иному, но с неменьшей силой, старалось помешать его подвигам. Преподобный Серафим боролся, но не внешними мирскими оружиями. Разве на клевету он отвечал свидетельскими показаниями? Разве на злобное посяга- тельство на его заботы о дивеевских сестрах он отве чал обращением к суду? И разве, когда речь шла о неправильном якобы помазании из лампады, он отвечал спором?

Все это он опровергал не внешней борьбой, а усилением своих подвижнических трудов. Посему эта борьба была для врага неравная, ибо на злословие о помазании из лампад он отвечал тем, что это помазание исцеляло больных, на клеветы о дивеевских сестрах он отвечал тем, что сделался старцем всей России. Этот путь подвижнической борьбы запечатлен для нас примером Преподобного Серафима. Но бывает такое положение, когда человек должен уйти от зла, и Преподобный Серафим дал нам образ и такого ухода в пустыню.

Необходимо великое терпение, и великое послушание, и великая любовь, и в то же время указуется как правильный путь и возможность ухождения от зла— ухождения, совершенного Преподобным Серафимом в дальнюю пустыню, отстоящую не так далеко от монастыря, всего в шести верстах, но тем не менее дававшую ему возможность, в смысле внутренней жизни, совершенно отделиться от всего того, что препятствовало его духовной жизни.

Предшествовали такому решению смерть настоятеля Пахомия и тяжелая болезнь самого Преподобного Серафима.

От постоянной молитвы у Преподобного Серафима стали болеть ноги. Болезнь мешала ему священнодействовать. Все это, говоря по-человечески, несчастие явилось толчком для скорейшего осуществления внутреннего решения. Так часто скорби и немощи, по милости Божией, по Его Святому Промыслу, делаются источником великих духовных для нас благ.

Пустынножительство на пути внутреннего духовного развития Преподобного Серафима явилось необходимым условием дальнейшего совершенствования, но внешним толчком, одной из существенней- ших внешних причин была невозможность по болезни ног совершать церковное священнодействие. Здесь в пустыне Преподобный Серафим сразу попал именно в те вожделенные условия, к которым стремилась его душа: он попал в темный лес, за зеленую стену, заграждавшую его от монастыря, он как бы вновь ушел еще раз от мира, от которого бежал уходя в монастырь, и с которым все же вновь встре- тился в монастыре.

В этих местах уже жили тогда некоторые подвижники: Назарий, иеродиакон Дорофей, схимонах Марк.

Тут была река Саровка, тут были холмы, заросшие густым лесом. Преподобный Серафим наименовал их названиями, взятыми из слова Божия. Вот Афон-гора, вот Иерусалим, вот Вифания, здесь Иордан, и все это напоминает Преподобному Серафиму те места, где или спасались подвижники, или где жил Сам наш Господь Иисус Христос.

Такова была атмосфера, таков дух этой новой жизни.

Можно ли сравнить с шумным монастырем? Здесь Божественная красота природы, которую он зрит своими очами, здесь святое уединение, которое не развлекает, а дает силы сосредоточения на внутренней жизни, здесь все напоминает ему святые мес- та, где жил Господь.

Но и в пустыню начинают приходить люди. Это не могло не смущать его, особенно когда начали приходить женщины. В то время, когда Преподобный Се- рафим подвизался в пустыне, он был еще очень молод и опасность соблазна плотского для него, дев- ственника, заключалась в том, что внутреннее пламя, которое он возжег перед Господом, могло потух- нуть от воспламенения сих страстей. И для того, чтобы обезопасить себя от этого, он возымел намерение, чтобы был воспрещен ход к нему на гору женщинам.

Прежде чем решиться обратиться с такой просьбой о запрещении к настоятелю монастыря, он обратился к Господу, чтобы Господь дал ему знамение угодно ли Господу его желание. С дерзновенным ходатайством о знамении обратился он к Господу.

И вот на Рождество возвращался из монастыря после богослужения Преподобный Серафим к себе в пустыню, а на следующий день вновь пошел в монастырь. И когда он вышел, он увидел, что ветви дере- вьев преклонились и завалили дорогу к нему на гору. Сие знамение дало ему твердость обратиться к настоятелю монастыря. Преподобный Серафим за литургией обратился к Исаии.

— Батюшка,— сказал Преподобный Серафим,— отец настоятель, благослови, чтобы на мою гору, на которой живу, не было входа женщинам. А настоятель должен был читать молитву пред ложения по перенесении Святых Даров на престол и ответил на это с неким раздражением:

— В какое время и с каким вопросом подошел ты, отец Серафим!

— Теперь-то и благослови, батюшка,— просил Преподобный Серафим.

— Как же я могу,-— сказал строитель,— за пять верст смотреть, чтобы женам не было входа на твою гору?

— Вы только благословите, батюшка,— сказал Преп. Серафим,— и никто уже из них не войдет на мою гору.

Нечего делать, говорится в жизнеописании Преподобного, подали образ Пресвятой Богородицы «Блаженное Чрево», и старец отец Исаия, благословляя отца Серафима, сказал:

— Благословляю, чтобы не было женам входа на твою гору, а ты сам охраняй.

Так было дано благословение Преп. Серафиму, дабы не входили на гору женщины. И вот начались там, в пустыне, подвижническая жизнь, молитва, песнопения, великие внутренние борения, великие духов- ные труды.

Мир считает эту жизнь эгоистичной, называет ее самоспасением, говорит, что здесь нет любви к людям, желания принести им пользу. Какое ужасающее непонимание! Подвижник душу свою посвящает Господу, отдает Ему ее:« Ты, Господи, Сам распорядись душою, а я буду трудиться, чтобы отдать ее достойной Господа». Такую душу ведет Господь и Сам, ког- да это нужно, выводит на путь служения людям. Преподобный Серафим не был юродивым, хотя и имел некоторые черты внешнего сходства с юродствующими. Путь юродства один из труднейших, и Преподобный Серафим предостерегал от самочинного вступления на него. Когда приходили к Преподобному просить благословения юродствовать, он не только не давал благословения, но с негодованием говорил:

— Кто берет путь юродства на себя без особого звания Божия, все в прелесть впадают: из юродивых едва ли один отыщется, чтобы не в прелести находился, и погибали или вспять возвращались. Старцы наши никому юродствовать не позволяли. При мне только один обнаружил юродство, запел в церкви кошачьим голосом; старец же Пахомий в ту же минуту приказал юродивого вывести из церкви и проводить за монастырские ворота. Три пути, на которые не должно выходить без особого звания: путь затворничества, юродства и путь настоятельства.

Вот как относился Преподобный Серафим к желающим юродствовать. Нам надо это особенно запомнить, дабы всегда относиться с особой осторожностью ко многим легкомысленным и самочинно дер- зающим изображать из себя юродивых в наше время. Первый вопрос, который для проверки должен быть предложен юродивому, заключается в том, с благословения ли духовника он вступил на этот путь. И если самочинно, тогда все вышеприведенные слова Преп. Серафима непременно относятся к нему. В пустыне, кроме молитвенного подвига, начинается и другой подвиг — строжайший пост. Преподобный Серафим был великий молитвенник и столь же великий постник. Он вкушал сначала один хлеб, потом одни овощи, а некоторые дни не вкушал пищи совсем.

Перед смертию вот что он открыл одной рабе Божией:

— Ты знаешь снитку. Я рвал ее да в горшочке клал, немного вольешь, бывало, в него водицы и поставишь в печку — славное выходило кушание.

Я спросила его о снитке, что это значит. За притчу ли это принять или это действительное. Он отве- чал: «Экая ты, экая. Разве не знаешь травы снитки. Я это тебе говорю о себе самом».

Я спросила его, как зиму он ее кушал и где брал. Он отвечал: «Экая ты какая, на зиму я снитку сушил и этим одним питался, а братия удивлялась, чем я питался. А я снитку ел. И о сем я братии не открывал, а тебе сказал».

Я спросила, а долгое ли время он кушал ее. Он дал мне точный ответ и на это, но я забыла, без скольких дней он вкушал тысячу дней одну снитку. Толь- ко помню, что более двух с половиной лет неотступно питался одной сниткой.

Преподобный Серафим считал, что учить других легко, так же легко, как бросать с соборной колокольни саровской камни, а самому исполнять то, чему учим, так же трудно, как эти камни поднимать на колокольню.

Но Преп. Серафим имел право учить: его труды, его пощение давали ему это право. Вот что говорил он после:

— Мы, на земле живущие, много заблудили от пути спасительного, прогневляем Господа и не храним постов. Ныне христиане разрешают на мясо и во Св. Четыредесятницу, и во всякий пост. Среды и пятницы не сохраняют, а Церковь имеет правило: не хранящие святых постов и всего лета среды и пятницы много грешат. Но не до конца прогневается Гос- подь, паки помилует.

Некто спросил Преп. Серафима:

— Можно ли есть скоромное по постам, если кому постная пища вредна и врачи приказывают есть скоромное?

Преподобный отвечал:

— Хлеб и вода никому не вредна. Преподобный Серафим в пустыне имел особые искушения, отличные от тех искушений, которые были, когда он проходил путь послушнический. Там были уныние, тоска и скука, а здесь то, что называется на языке святоотеческом страхованием.

Это чувство во время молитвы иногда вызывается явными нападениями бесов, криками и рычаниями диких зверей, подобием врывающейся тол- пы и всевозможными иными устрашениями. Преп. Серафим, силою молитвы и благодати Божией, все сие преодолел и стяжал особую силу видеть бесов. Так один мирянин, в простоте сердца спросил:

— Батюшка, видели ли Вы злых духов?

И отвечал Преподобный Серафим с улыбкой на эту простоту:

— Они гнусны; как на свет ангелов взглянуть грешным невозможно, так и бесов видеть ужасно, потому что они гнусны. Ко времени, когда уже преодолевает Преп. Серафим искушение страха, начинается его величайший подвиг в пустыне: молитва на камне. Тысячу дней и ночей молился Преподобный Серафим, стоя на камне с воздетыми руками, и творил молитву: — Боже, милостив буди мне грешному.

Не дерзаем, не дерзаем представить себе то состояние духа подвижника, каковое было в этих его великих трудах, но умиляемся и благоговеем. Некто удивился, как мог он поднять этот труд и сказал: «Не мог бы ты это сделать без помощи Божией». Преподобный Серафим смиренно ответил:

— Без помощи Божией сие было бы невозможно.

Ничего не мог сделать враг изнутри. Тогда начинается нападение извне. Три грабителя приступили к нему в лесу, требуя денег. «Мирские люди ходят к тебе, — говорили они. — Значит, у тебя деньги есть». Преподобный Серафим был силен, мог бы защищаться так, как защищаются в миру, но он решил все претерпеть во Имя Господа и принял страшные побои и истязания, с проломленной головой, истоптанный ногами едва добрел из пустыни в монастырь. Его окружили заботами, вниманием, начали лечить, но дух его обращался к единственному Врачу, которому он всегда служил и в монастыре и в пустыне. И сей Врач исцелил его: вновь видит он явившуюся ему Божию Матерь во сне, и говорит Она, обращаясь к этим всем хлопочущим около Преподобнаго Серафима людям:

— Что вы трудитесь? И вновь подтверждает:

— Сей от Нашего рода.

После видения Преп. Серафим начал выздоравливать. Осталась у него после тяжких побоев только еще большая согбенность, еще больше тело его склонилось долу. Но это испытание еще больше подняло дух его горе. В это время впервые открывается в Преп. Серафиме благодатный дух прозорливости. Когда мы читаем о подвигах Преп. Серафима, мы испытываем чувство великой радости и отрады. Жаль отрываться от страниц его жития. Жаль, что чтение подвигается к концу. Хочется подольше побыть в лесу Саровском.

Ведь мы все так устали от вражды, от забот, от мирской суеты. Измученному и усталому человеку хочется припасть и напиться освежающей влаги. Вот именно такая благодатная освежающая влага для души нашей и есть труды и подвиги Преподобного Серафима. Аминь.

IV. Во Имя Отца и Сына и Святаго Духа!

Если измученного мирского человека, мечтающего об уединении, оставить с самим с собою не на один месяц и не на один год, а на пятнадцать лет, какой ужас создается у него в душе.

Уединение, безмолвие, молчание и затвор — это есть величайший подвиг, и нельзя смотреть на него как на уединенное отдохновение. Оставшийся с собою человек, если его внутренняя жизнь не заполня- ется горним, будет охвачен тоской, унынием, пред ним раскроется лишь вся пустота его души, и это сделает ему невыносимым пребывание наедине лишь с самим собой. Не от этой ли тоски, не от этой ли скуки и пустоты душевной так стремятся люди к мирс- кой сутолоке, которая, с одной стороны, доводит их до изнеможения, а с другой, является для них, при их внутренней пустоте, совершенно необходимой.

Преподобный Серафим был избранник Божий, он был подвижник от самых своих юных лет. Его путь лежал через молчание и затвор. Если каждый человек, оглядываясь на прошлое, видит, что ведет его Господь ко спасению, то наипаче явственно это ви дится на судьбах вот таких избранников Божиих, каким был Преп. Серафим.

Путешествие в Киев, беседа со старцем, подвиг паломничества — все это некий путь к тому высшему подвигу затворничества, к которому он смиренно приготовлялся в своих первоначальных трудах, как послушник, как иеродиакон, как иеромонах. Мы видели уже, что Преподобный Серафим удалился в пустыню, отстоящую недалеко от Сарова. Мы знаем с каким терпением, с каким великим терпением нес все послушания монастырские Преп. Серафим. Мы со скорбью видели и те следы мирской жизни, которые, проникая и в монастырь, делали этот путь послушания и жития в монастыре Саровском скорбным для Преподобного Серафима и как он наконец удалился в эту пустынь. Но это было лишь преддверием к подвигу молчальничества. Мы знаем, что был внешний толчок, побудивший уйти Преп. Серафима в пустыню.

Пусть он внутренне созревал для этого постепенно, переходя от силы в силу, но внешним толчком ухода явилась его болезнь. Так был некоторый толчок и для того, чтобы в пустыне предаться подвигу молчальничества, это была смерть настоятеля. По преклонному возрасту своему старец Исаия сложил с себя обязанности настоятеля, но не мог жить без бесед с Преподобным Серафимом, и его из монастыря возили на тележке в пустыню. Смерть старца Исаии была великой скорбью и для Преподобного Серафима, он в нем имел того именно собеседника духовного, о котором многократно по разным поводам говорил после, советуя своим чадам иметь Дру- зей.

И вот непосредственно в связи с этим событием вступает Преподобный Серафим на путь новых великих подвигов. Вот что говорит Преп. Серафим о молчальничестве:

— Паче всего должно украшать себя молчанием, ибо, говорит святой Амвросий Медиоланский, молчанием многих видел я спасающихся, многоглагола- нием же ни единого. И паки некто из старцев говорит: «Молчание есть таинство будущего века, слове- са же орудия суть мира сего».

Так высоко оценивает значение молчальничества Преподобный Серафим. От этого многоглаголания, которого, конечно, так много было и в монастыре, от этого многоглаголания стремился он уйти сначала в пустынь, а потом и в молчальничество.

«Молчание есть таинство будущего века» — в самом деле, в мирской жизни разве знают молчание? Там все основано на многоглаголании, там царствует язык, и злой язык, там люди живут шумно, говор- ливо, там постоянно есть стремление к тому, чтобы дать простор злословию, осуждению, клевете. Когда люди сходятся вдвоем, им неловко помолчать, они выдумывают темы для того, чтобы пустить в ход свой язык, они занимают друг друга. Молчание нестерпимо для людей, живущих внешней жизнью, наполня- ющих свою внутреннюю пустоту внешней трескотней и внешними впечатлениями, но там, в мире гор- нем, есть некое таинство бытия, для нас непостижи мое, там царствует молчание, каковое и здесь в минуты благоговения в уединенных подвигах сподоби- лись ощущать и переживать все наши подвижники. Для того, чтобы не нарушать своего обета молчания, Преподобный Серафим перестал ходить в мо- настырь. Раньше он ходил из своей пустыни к праздничным службам, а наложив на себя обет молчания, он перестал туда ходить вовсе. Раз в неделю ему приносил его послушник или хлеб, или капусту. Когда послушник приносил Преп. Серафиму это скуд- ное пропитание, он выносил ему обратно посуду и давал знать, что принести в следующий раз, тем, что оставлял в этой посуде: или кусок хлеба, или немного капусты, — это означало, что нужно ему принести в следующий раз то или другое. Смиренный послушник, иногда в метели и вьюги по снегу и сугробам, с трудом приходил в пустынь, неся Преподобному Серафиму необходимое для его жизни. Так с внешней стороны протекала жизнь Преподобного Серафима в молчальничестве. Каков же был внутренний смысл этого подвига, поскольку сам Преп. Серафим раскрывает его. Вот что говорит он:

— Когда мы в молчании пребываем, тогда враг диавол ничего не успеет относительно к потаенному сердца человеку: сие же должно разуметь о молчании в разуме. Оно рождает в душе молчальника раз- ные плоды духа. От уединения и молчания рождаются умиление и кротость, действие сие сей последней в сердце человеческом можно уподобить тихой воде силоамской, которая течет без шума и звука, как говорит о ней пророк Исаия: «Воды, текущие тихо». Плодом молчания, кроме других духовных приобретений, бывает мир души. Молчание учит безмолвию и постоянной молитве.

Всякому подвигу надлежит встретиться с врагом, это не подвиг, который вдруг был бы оставлен без вражеского нападения. Чем более велик подвиг, тем страшнее нападение. Самый робкий, самый первый шаг на пути духовной жизни и то встречает многообразные препятствия и самые неожиданные, самыя злые нападения вражеские, но такие великие подвиги, естественно, влекут и великие нападения. О внут- ренних борениях, о том, что преодолел Преп. Серафим в этом молчании, кто знает, кроме Господа Бога. Ведь там чеканилась в этом молчании та драгоценность духа, которая потом была явлена миру Препо- добным, открывшим свой затвор.

Но мы знаем внешние злые нападения. Перед Преподобным Серафимом поставили вопрос: на каком основании он не ходит в монастырь причащать- ся Святых Тайн?

Собрали собор по этому делу и решили предложить ему ходить в монастырь по-прежнему. Раз при- шел послушник и сообщил Преп. Серафиму постановление братии. Молча, ничего не ответив, выслу- шал это постановление Преп. Серафим и в монастырь не пошел.

Снова повелел игумен повторить Преп. Серафиму это распоряжение, и, когда вновь сказал то же пришедший инок, Преп. Серафим молча последовал за ним в монастырь. И вот в 1810 году, после пятнад цати лет пустынножительства. Преподобный Серафим вошел в ворота монастыря. Весь монастырь при- шел в движение, это было событие для монастыря необычайное, но возросло еще больше общее изумление, когда Преп. Серафим в полном молчании пос- ле службы прошел в покои игумена, а оттуда пошел в келью, указанную ему, и там затворился. Он исполнил распоряжение власти монастырской, он ушел из своей пустыни в монастырь, но здесь заключился в затвор. Началось смущение в братии по поводу такого упорного нежелания быть в общении с ними. Спрашивали: «Зачем он уединяется, когда, пребывая в близком общении с братией, мог назидать их словом и примером, не терпя ущерба и в благоустроении души своей?» Старец отвечал, говоря словами св. отцов:

— «Возлюби праздность безмолвия предпочтительно насыщению алчущих в мире», — сказал Иса- ак Сирии. И Св. Григорий Богослов рек: «Прекрасно благовествовать для Бога, но лучше сего, если че- ловек себя очищает для Бога».

Вот ответ, который дал Преподобный Серафим на эти искушающие вопросы. В его келии не было ничего, кроме икон и обрубка дерева. В это время Преподобный Серафим под рубашкой носил большой железный крест на веревке. Носил ли он вериги, с точностью сказать трудно, в некоторых житиях указывается, что он носил их, в некоторых говорится, что вериг у него не было и что за них принимался железный крест. А вот что сам Преп. Серафим говорил о веригах:«Кто нас оскорбит словом или делом, если мы перенесем обиды по-евангельски, вот и вериги наши, вот и власяница». В это время питанием Преподобного Серафима была вода и рубленая капуста. Послушник, носивший ему воду, уже встречал Преподобного Серафи- ма иначе, чем когда он был в молчании.

Преподобный Серафим, находящийся в затворе, не показывал ему своего лица, он выходит к послушнику, закрытый полотном, и простирал лишь руки, чтобы принять от него посуду, в которой он приносил пищу, а иногда вовсе не выходил, вовсе не при- нимал принесенного, т.е. оставался некое время совершенно без всякой пищи. В это время молитвен- ным его правилом была, кроме обычного его правила особенно усердная молитва Иисусова. О молитве Иисусовой Преподобный Серафим говорит так:

«За рукоделием или будучи где-либо на послушании, твори безпрестанно молитву: «Господи, Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя, грешного». В молитве внемли себе, т.е. ум собери и соединяй с душой. Сначала день, два и якоже твори молитву сию одним умом раздельно, внимая особо слову. Потом, когда Господь согреет сердце твое теплотою благодати Своея и соединит в тебе оную в един дух, тогда потечет в тебе молитва оная безпрестанно и всегда будет с тобою, насаждая и питая тебя...» Преподобный Серафим причащался Св. Тайн в своей келье. Ему приносили Причастие в его затвор. К этому времени относится его усиленное желание иметь всегда в сердце память смертную. Память смер тная — это совсем не постоянный страх и ужас, это есть постоянное памятование о часе смертном, дабы ничтожною казалась мирская жизнь и дух устремлялся к вечности. Для того, чтобы сделать память смер- тную постоянной, Преп. Серафим поставил в своей затворнической келье гроб, в котором и завещал похоронить себя.

Пробыл Преподобный Серафим в затворе пять лет. Потом понемножку начал ослаблять затвор: сначала, не выходя из кельи, отворил свою дверь и стал виден для братии, хотя и жил и подвизался так, как будто бы никого кругом не было. Но иногда он вновь надолго затворял двери. И вот, однажды, когда двери его были заперты, приехал архиерей Иона и по- желал обязательно увидеть Преп. Серафима. Пошли сказать ему об этом. Преподобный Серафим двери не отворил. Тогда решительный игумен Неофит, тот самый, который впоследствии не допускал дивеевских сестер к Преп. Серафиму, предложил ему меру решительную: снять с крюков дверь, но архиерей Иона воспротивился и сказал, что если Преп. Серафим не считает возможным сам отворить дверь сво- его затвора, то его надо оставить в покое. Наконец наступило время выйти Преп. Серафиму на путь общественного служения. Явилась Пре- подобному Серафиму Божия Матерь и повелела ему отворить двери и сделаться для всех наставником и старцем. Так кончился затвор Преподобного Серафима.

Преподобный Серафим научил братию свою понимать, что есть подвиг и ради чего он совершается. Он решительно отметает суетные мирские укоры, что подвижничество — это эгоистическое самоспасание, что надо не Богу молиться, а приносить людям пользу. Много ли подвижников? И сколько людей в миру занимается принесением пользы?

Лишь отдельные люди избирают путь, каковой избрал Преподобный Серафим.

Жизнью своею Преп. Серафим засвидетельствовал и утвердил ту пользу, которую приносит человек, когда он достигает духовного совершенства. Не для самоистязания, не для того, чтобы умертвить себя, а для того, чтобы в этом огне подвижнических борений создать душу чистую и служить Господу, совершаются подвиги, потом уже Господь Сам распорядится, что и как делать этой душе. Был Преподобный Серафим в послушании, был Преподобный Серафим в пустыне, был он в молчании, потом перешел в затвор, во всех подвигах пре- бывал десятки лет и лишь под самый конец жизни, лишь последние семь лет, он служил людям. Но эти семь лет были так плодоносны в деле служения ближним, что они, конечно, оправдали бы и не одну чело- веческую жизнь. Да и мы сами разве на себе не испытываем правду подвижнического пути Преподобно- го Серафима?! Разве сейчас каждый из нас не испытывает на себе благодатного действия его праведной жизни; наипаче же те, которые были в Сарове на поклонении святым мощам? Ведь и сейчас, через сто лет после его кончины, каждый со своею скорбью, со своею тоской идет к нему. Не идет он туда к обещающим принести пользу, ибо какое он там найдет себе утешение. Мы все устали душою, благодаря отсутствию истинной жизни, один изнемогает от внутренних своих борений, другой изнемогает от всевозможных житейских скорбей. И когда сделается так тяжко, так нестерпимо больно, куда он пойдет за исцелением? Пойдет он вот к таким подвижникам, к таким угодникам Божиим, каким был Преподобный Серафим. Аминь.