Анна Петровна Еропкина была счастливой невестой — богатая, красивая, молодая, любящая и любимая. Все ей представлялось в будущей ее судьбе в радужном свете, по-человечески говоря, она имела все основания к тому, чтобы свою жизнь земную представлять как неизменное и долгое счастие. Но вот однажды она видит во сне, что отец ее входит к ней с каким-то старцем, этот старец подошел к ее постели с отцом и сказал: «Напрасно идет она замуж, много, много, два или три месяца поживет ее муж». В страшном смятении она проснулась, рассказала об этому отцу, постаралась поскорее изгладить это ночное впечатление, и через несколько времени сыграли свадьбу. Но предсказание сбылось. Через несколько месяцев муж ее умер, и умер он без причащения. Для людей верующих и для нее это было едва ли не самым страшным в его смерти. А без причащения он умер потому, что жена боялась, позвав священника, испугать мужа мыслью о серьезности болезни и все откладывала, все откладывала. Отправилась она в Саров, не зная, где искать поддержки и утешения в своем безысходном горе. Вот как рассказывает она об этом своем приезде в Саров к старцу Серафиму.

«Я поспешила видеться с отцом Серафимом и получить от него какое-либо облегчение от скорби, сильно тяготившей мою грудь. Торопливо войдя в монастырь, я была поражена необыкновенным зрелищем. Между Успенским собором и противополож- ным одноэтажным корпусом, точно волны, двигались густые массы народа. Из расспроса других узнаю, что в этом самом корпусе живет о. Серафим, вмешиваюсь в толпу народа из всякого пола, возраста и звания; сквозь них пробираюсь к крыльцу, куда и все также стремились, с большим трудом втираюсь в сени и через отворенную дверь проникаю в самую келью о. Серафима. Он чрезвычайно тесно сжат своими почитателями. Я, по примеру других, старалась прибли- зиться к нему и протянула ему свою руку для принятия благословения, не имея еще возможности всмот- реться ему хорошенько в лицо. Он, преподавая мне благословение и сухариков, сказал:

— Приобщается раба Божия Анна благодати Божией. Каково же было тогда мое удивление, когда я в неизвестном месте услышала свое имя, а посмотрев о. Серафиму в лицо, узнала в нем того самого старца, который, как отец, предостерегал меня во сне от несчастного замужества. Вытесненная в сенцы, я около стенки ощупала ногами несколько поленьев и, при- поднявшись на них, стала сквозь дверь через народ пристально смотреть на о. Серафима. Ангельский его вид, кротость в обращении со всеми показывали необыкновенного человека. Я не спускала с него глаз ни на одну минуту, следя за всеми его движениями, и вскоре заметила, что он,как будто бы хочет прекратить прием к себе народа, потому что стал всех вы- проваживать, говоря с кротостию: «Идите с миром». При этом сам ближе подвигался к отворенной двери, рядом с которой я стояла. Взявшись за скобку двери одной рукой, а другою, совершенно неожиданно для меня, ввел меня так же за руку к себе в келью и, ни о чем не спрашивая, прямо стал мне говорить:

— Что, сокровище мое, ты ко мне убогому приехала? Знаю, скорбь твоя очень велика. Господь поможет перенести ее.

После этих и других утешительных слов он велел мне отговеть у них, исповедаться у старца Иллариона и приобщиться Св. Тайн. Все это и было мною исполнено. Относительно мужа, перед смертью не исповедовшегося и не приобщившегося Св. Тайн, ска- зал:

— Не сокрушайся об этом, радость моя, не думай, что из-за этого одного погибнет его душа. Бог только может судить, кого чем наградить или наказать. Бывает иногда так: здесь на земле и приобща- ются, а у Господа остаются неприобщенными. Другой же хочет приобщиться, но почему-нибудь не ис- полнится его желание совершенно от него независимо, такой невидимым образом сподобляется при- частия через Ангела Божия.

Чтобы совершенно удалить от меня все мрачные мысли при воспоминании о муже и не погибнуть мне от уныния и отчаяния, О.Серафим приказал мне по приезде домой в течение сорока дней неопустительно ходить на могилу мужа и говорить: «Благослови меня, господине, мой отче. Прости мне, елико согрешила пред тобою, и тебя Господь Бог простит и разре- шит». В течение также сорока дней велел брать из храма Божия от совершающихся служб пепел из кадила и после, выкопав на могиле ямку глубиною чет- верти в две, всыпать в нее пепел и прочесть по три раза Отче наш, Иисусову молитву. Богородице Дево радуйся и один раз Символ Веры. Боялась ехать домой в распутицу, сказал: — Радость моя, не бойся ничего, и Бог даст тебе дорожку: снежок выпадет на пол-аршина и ты лучше доедешь, чем приехала, а в Петров пост опять будь здесь.

Все исполнилось. После этого я как будто совершенно переродилась, в душе водворилось такое спокойствие, какого я никогда не чувствовала». Вот пример из жизни, описанный простыми, правдивыми словами. Скорбь о смерти любимого, близкого человека самая тяжкая из всех жизненных скорбей. Мы, грешные, всегда стоим перед этой скорбью беспомощные, не зная, как и чем утешить, что сказать, когда перед нами плачут и скорбят люди перед свежей могилой. Да, мы говорим слова утеше- ния, говорим о том, что Господь все делает, как лучше, и все это мы говорим верно, но все это мы гово- рим холодно, и поэтому слова наши недейственны, неутешительны. Преподобный Серафим, конечно, не доказывал бессмертие души и не говорил никаких отвлеченных истин. В чем же была тайна могуществен- ного действия его слов?

Это тайна благодати, тайна Духа Святаго, то, что делает самые простые слова чудотворными для души нашей.

Перед нами другой пример, скорбь иного порядка. Она касается некого состояния души, которое, воистину, многих повергает в отчаяние. Речь идет о человеческой душе, охваченной хульными помыслами, доведенной до страшно угнетенного состояния. В 1831 г. 18 июня были в Сарове и пришли к о. Серафиму И.М.К. и жена его Ю.П.

«Мы нашли старца на работе, он разбивал грядку мотыгою, и когда мы подошли к нему и поклонились ему до земли, он благословил нас и, положивши на мою голову руку прочитал тропарь Успения Божьей Матери: «В Рождестве девство сохранила еси...» и т.д. Потом он сел на грядку и приказал нам также сесть, но мы невольно встали перед ним на колени и слушали его беседу о будущей жизни, о жизни святых, о заступлении, предстательстве и попечении о нас, грешных. Владычицы Богородицы и о том, что необходимо нам в здешней жизни для вечности. Эта беседа продолжалась не более часа, но такого часа я не сравню со всею прошедшей моею жизнью. Во все продолжение беседы я чувствовал в сердце неизъяснимую небесную сладость. Бог весть каким образом туда перелившуюся, которую нельзя сравнить ни с чем на земле и о которой до сих пор я не могу вспомнить без слез умиления и без ощущения живейшей радости во всем моем суставе. До сих пор я хотя и не отвергал ничего священного, но и не утверждал ничего: для меня в духовном мире все было совершен- но безразлично, и я ко всему был одинаково хладнокровен. Отец Серафим впервые дал мне теперь почувствовать всемогущество Господа Бога и Его неисчерпаемое милосердие и всесовершенство. Преж- де за эту холодность души моей ко всему святому и за то, что я любил играть безбожными словами. Правосудный Господь допустил скверному духу бого- хульства овладеть моими мыслями, и эти ругательные мысли, о которых доныне не могу вспомнить без особенного ужаса, целые три года сокрушали меня постоянно, особенно же на молитве, в церкви, и более всего, когда я молился Царице Небесной. Уже я думал в отчаянии, что никакие муки, по суду земному, недостаточны для моего наказания и что только адские вечные муки могут быть праведным возмездием за мое богохуление. Но о. Серафим в своей бе- седе совершенно успокоил меня, сказавши со свойственной ему неизъяснимой радостной улыбкой, что- бы я не боялся этого шума мысленного, что это действие врага, по зависти его, и чтобы я безбоязненно всегда продолжал свою молитву, какие бы враг ни представлял скверные и хульные мысли. С тех пор действительно этот шум мысленный начал во мне исчезать и менее чем в месяц совершенно прекратился».

Доказывал ли Преподобный Серафим бытие Бо- жие?

Как же он дал почувствовать это? Это дается не уменьем, не красноречием, благодатным даром утешения, который дал силы Преподобному Серафиму утешить и эту душу, охваченную унынием, доведенную до отчаяния, измученную страшным испытани- ем — хульными помыслами.

Еще один пример. Скорбь, доводящая до уныния от сознания тяжести содеянных грехов. Враг нашего спасения умудряется самое доброе так повернуть, чтобы оно оказалось гибельным для дела спа- сения нашего. Так и покаяние, так и сознание греха своего, как велико значение искреннего, глубокого раскаяния, и в то же время покаяние может перейти какую-то грань, какую-то внутреннюю черту, за которой оно грозит человеку отчаянием, тогда не столько требуется строгость, сколько вот этот драгоценнейший, благодатнейший дар утешения.

«С благоговением и страхом, — рассказывает Е.Н.П., — чтобы не оскорбить праведного старца, осмелилась я объявить ему о своем желании исповедоваться у него, говоря: «Святый отец, позвольте мне сказать вам одно слово». Он отвечал: «Извольте, матушка»,— потом вдруг к невыразимому моему удивлению и ужасу моему, а вместе с тем и радости взял меня за обе руки и начал читать молитву: «Боже, остави, прости ми согрешения моя, елика Ти согреших»... Я повторила за ним эту молитву, громко рыдая, потом упала на колени, и он стал также на коле- ни подле меня, и во все время чтения этой молитвы он держал мои руки. После отпуста он дал мне приложиться к медному кресту своему и, взяв мою правую руку,сказал:

— Благодать Господа нашего Иисуса Христа, и любы Бога и Отца, и причастие Святаго Духа буди с вами всю жизнь вашу, во время кончины и после успения вашего.

Я была вне себя от радости и целовала его руки».

Вот как спасают грешников духовники, исполненные благодати Божией, вот как утешают грешную, до отчаяния дошедшую душу. Преподобный Серафим Саровский — прославленный святой. Он продолжает пребывать своим духом среди нас. Он по-прежнему исцеляет нас, утешает, и предстательствует в молитве Святая Церковь нам преподает все то, что потребно для нашего спасения, да мы-то не берем, мы-то не хотим сего взять. Рассказывает нам Святая Церковь истины веры, а мы всячески упираемся нашим разумом, чтобы не принять их. Святая Церковь научает нас пра- ведной жизни — мы всячески упорствуем, дабы ее отвергнуть. Святая Церковь преподает нам дары Святаго Духа — мы предпочитаем жить по своей воле. Угодники Божии, подобно Преподобному Серафиму, являются теми служителями Господа, кото- рые помогают нам встать на путь жизни церковной. Они научают нас истинам веры, истинной жизни и являются для нас проводниками Божественной благодати.

Аминь.

XI. Во Имя Отца и Сына и Святаго Духа!

Страшно подумать о том, что должен переживать безбожник, хотя бы в последний час отделения души человеческой от тела. И, напротив, какою должна быть блаженною кончина людей не только верующих, но и живущих в Боге. Можно сказать, что как человек жил, так он и умирает в смысле своих предсмертных душевных состояний — это есть итог всего пройденного жизненного пути. И вот, когда мы теперь подходим к последним дням жизни Преподобного Серафима и к самой его кончине, нам невольно приходят на разум все эти мысли.

Нам видится в этих блаженных днях и самой кончине его собранная воедино вся праведная, вся свя- тая, вся великая и блаженная его жизнь. Преподобный Серафим, как и многие святые угодники, задолго до своей кончины уже знал о том, что близится его смертный час. Так, в беседе с сестрой Прасковьей Ивановной, в беседе, которая была в лесу в ближней пустыни, он и выразил это свое предвидение. Он благословил сестру Параскеву, стал на обрубок дерева и, говоря с нею, пришел в необыкновенный восторг. Он поднял руки к небу и говорил:

— Какая радость, какой восторг объемлет душу праведника, когда, по разлучении с телом, ее встречают ангелы и представляют пред лице Божие! И спрашивал меня:

— Понимаешь ли ты меня? Но сестра Параскева не понимала, что он говорит о своей кончине. Тогда Преподобный Серафим вновь сказал ей:

— Я силами ослабеваю, живите теперь одни, оставляю вас. Сестра Параскева подумала, что он хочет укрыться в затвор, но он, прозревая ее мысли, ответил: — Искал я вам матери, искал и не мог найти. После меня никто вам не заменит меня. Оставляю вас Гос- поду и Пречистой Его Матери. И потом прямо сказал о своей кончине. Она с рыданиями бросилась к нему в ноги, и стала плакать и стала жаловаться ему на свою скорбь. Но он утешил ее словами, исполненными благодатной любви и подтвердил, что скоро его кончина. За полгода до смерти многие приходившие к нему слышали от него: — Мы не увидимся больше с вами.

И когда просили у него разрешения приехать еще раз, он говорил:

— Тогда двери мои затворятся, вы меня не увидите.

А братии монастырской он сказал в это время: — Жизнь моя сокращается, братия, духом я как бы сейчас родился, а телом, по всему, мертв. И вот за неделю до своей кончины Преподобный Серафим неожиданно явился к литургии, которую совершал игумен Нифонт. Он причастился за этой ли- тургией Святых Тайн, потом о чем-то беседовал с игуменом Нифонтом, и известно, что в этой беседе про- сил, чтобы, когда он умрет, его положили в тот гроб, который стоял у него в келье, попрощался и, придя в келью, отцу Иакову вручил образ Преподобного Сергия, изображавший явление Сергию Богоматери, и сказал:

— Сей образ наденьте на меня, когда я умру, и с ним положите меня в могилу. Первого января тридцать третьего года, в воскресный день, Преподобный Серафим пришел в последний раз в церковь Зосимы и Савватия, он сам поставил свечи ко всем иконам и причастился за этой литургией. По окончании литургии он простился со всей братией; всех благословил, поцеловал и сказал им как бы в утешение:

— Спасайтесь, не унывайте, бодрствуйте. Нынешний день нам венцы готовятся. Затем приложился к Распятию и образу Божьей Матери.

После литургии к Преподобному Серафиму пришел в келью иеромонах Феоктист, приехавший из Высокогорской пустыни, побеседовал с Преподобным Серафимом, и вдруг тот ему говорит: — Ты ужо отслужи здесь. А Феоктист спешил, ему было некогда остаться и служить в Сарове. Тогда Преподобный Серафим подумал и сказал; — Ну, так ты в Дивееве отслужишь. И воистину, в Дивееве застигла его весть о кончине в Сарове Преподобного Серафима. Как же совершилась эта кончина?

Рядом с кельей Преподобного Серафима жил монах Павел. Когда Преподобный Серафим уходил в свою пустыню, он обычно не тушил свечей, и Павлу всегда казалось, что это неосторожно, что легко может случиться пожар. Не раз он говорил об этом Преподобному Серафиму. Преподобный Серафим всегда отвечал на это:

— Пока я жив, пожара не будет, а когда умру я, кончина моя откроется пожаром.

Первого января монах Павел, собравшийся идти к ранней литургии, почувствовал запах дыма. Он слышал ночью, что несколько раз Преподобный Серафим выходил из кельи на то место, которое было приготовлено для его погребения. Вечером слышал, как Преподобный Серафим в своей келье пел священные песнопения Пасхального канона: «Воскресение Христово видевше, светися, светися. Новый Иерусалиме, о Пасха велия и священнейшая, Христе».

Почувствовав запах дыма, Павел стал стучать в келью Преподобного Серафима, ничего не подозревая, ибо только за несколько часов перед этим слышал голос Преподобного Серафима, поющий песнопения. Но ответа никакого не было. Тогда он пошел сказать братии. Когда вернулся он, один послушник вместе с ним бросился к двери и сорвал крючок: в комнате было полутемно и вследствие дыма нельзя было ничего разобрать. Тогда они вновь бросились к церкви, шла ранняя обедня и пели «Достойно». Многие братие поспешили к келье Преподобного Серафима, зажгли свечи и увидели Преподобного, который в своем белом балахоне стоял на коленях перед иконой «Умиление Божьей Матери» с открытой головой, с медным Распятием на шее и с руками, сложенными крестообразно на груди.

Они увидели, что Преподобный Серафим почил. Вынесли его в соседнюю келью, облачили в монашескую мантию, положили в гроб, и тело Преподобного Серафима было поставлено в соборе.

Тысячи народа стали стекаться на поклонение ко гробу. Восемь дней гроб стоял в соборе, где было так душно и жарко от свечей и народа, что тухли свечи, но тело Преподобного не подвергалось тлению. Преподобный, как живой, принимал последнее прощание и целование. Свершили торжественное погребение и на могиле его водрузили памятник, на котором было написано:

«Под сим знаком погребено тело усопшего раба Божия иеромонаха Серафима, скончавшегося в 1833 году января второго дня, который поступил сюда, в Саровскую пустынь, из курских купцов на семнадцатом году своего возраста. Скончался семидесяти трех лет. Все дни жизни посвящены были во славу Господа Бога и в душевное назидание православных христиан, в сердцах коих и ныне Серафим живет».

Так гласила надгробная надпись. Кончилась жизнь Преподобного Серафима. Перед нами на беседах наших прошли его труды, его подвиги, мы многое слышали как бы из уст его самого сказанное по разным поводам людям, обращавшимся к нему. Теперь в дальнейших беседах мы коснемся того драгоценнейшего дара, который он нам оставил в своих поучениях. Но, заканчивая благоговейное рассмотрение его святой жизни, нам хочется сказать некое похвальное слово ему. За что ублажаем мы угодника Божия Преподобного Серафима?

Ублажаем мы Преподобного Серафима за то, что медный крест, который дала ему мать его, которым она благословила его, он донес до своей могилы, как истинный крест Христов — он не растерял во дни своей юности того, что было дано ему от Господа, осеняемый этим крестом и благословением матери своей, нам явил истинный образ крестоносца. Мы ублажаем его за то, что пустыню Саровскую — эти дебри и леса, это безмолвие и это одиночество— он озарил своим благодетельным светом, откуда и доднесь изливается и будет изливаться благодатный свет его. Мы ублажаем его за те его великие труды и подвиги, которые будут всегда предлежать нам, немощным и погрязшим в грехах, как некий светоч осве- щающий нам путь наших трудов для стяжания Царствия Божия. Мы ублажаем его за то, что он дал нам истинный образ смирения, незлобия, кротости, послушания, за то, что он стяжал благодатный дар про- зорливости и ныне указует нам многое, что назидает жизнь нашу. Мы ублажаем его за дар утешения, к которому мы и ныне прибегаем — ибо сколько же слез выплакано у мощей Преподобного Серафима. Мы ублажаем его за дар исцеления, который и ныне изливается на тех, кто с верою молится угоднику Божию, за тот дар исцеления, который мы все чувствуем на наших больных и изможденных душах, когда прибываем сами в Саровскую пустыню. Мы ублажаем его за эту святую его кончину, в которой мы испытываем не только скорбь, но которая заставляет и нас ликовать и восклицать с Преподобным Серафимом: «О Пасха велия и священнейшая, Христе!» Аминь.

XII. Во Имя Отца и Сына и Святаго Духа!

Сии слова оказались пророческими: дело апостолов, как дело Самого Господа, не было уничтожено, его не могли разрушить ни иудейские, ни языческие гонители.

То, что сказал Гамаллил, относится ко всякому делу, относится и к служению каждого отдельного человека: если служение его от Господа, то оно не разрушится, если это нечто подобное Февде или Иуде — оно разрушится само собой.

Действенность святых слов проповеди зависит от благодатной силы Божьей. Вот почему можно очень убедительно говорить об истинах веры и никого к вере не привести, если слова эти не будут преисполнены тою благодатною силою, которою преисполнены они у людей праведных. Потому и мы чувствуем особую, нас перерождающую силу в словах святых отцов: за ними, за этими словами, написанными некогда и читаемыми ныне, стоит эта благодатная сила Божия. То же самое надо сказать и о поучениях Преподобного Серафима, которые ныне предлежат нам. Когда мы читали житие его, мы чувствовали, что жизнь его была преисполнена действенной благодатной силой, то же будем переживать и при чтении его поучений.

«Бог есть огонь, согревающий и воспламеняющий сердца и утробу. Итак, если ощутим в сердцах своих холод, который от диавола, ибо диавол холоден, то призовем Господа: Он придет, согреет наше сердце совершенною любовию не только к Нему, но и к ближнему. И от лица теплоты убежит хлад доброненавистника».

Так говорит Преподобный Серафим, так говорит достойно носивший имя Пламенный. Ведь для того, чтобы так подвизаться, как подвизался Преподобный Серафим, для того, чтобы молиться тысячу дней и ночей, для того, чтобы нести такой пост, для того, чтобы быть исполненным такого смирения — для всего этого нужно, чтобы в сердце постоянно горел пламень огненный. Только испытавший сам этот горящий огонь Божественной благодати в своем сердце мог так именно определить Господа, именуя Его Огнем, согревающим и воспламеняющим сердца и утробы, т.е. жизнь нашу.

И открывает далее Преподобный Серафим, какова внутренняя сущность дьявола — она есть холод. Когда мы всматриваемся в нашу нелюбовь, в нашу черствость, безчувственность к страданиям ближних, нашу беззаботность к неудаче другого,— разве мы воистину не ощутим, что дьявол есть холод? И для того чтобы этот холод рассеять в себе. Преподобный Серафим учит нас взывать в таких наших состояниях хладности Господу, который огнем Своей благодати изгонит из нас хладного доброненавистника. Это взывание должно быть настойчивым и постоянным.

Как часто с безпомощным и разочарованным чувством спрашивают мучающиеся тем или иным внутренним духовным недостатком; как исправиться, сознавая, что единого движения воли человеческой для исправления недостаточно. Действительно, нет такого лекарства, которое можно было бы принять и сразу же изменить внутреннее состояние человека.

Но внутренняя жизнь, как нам уясняют это наши святые отцы в своих творениях, имеет некое подобие с физической жизнью; и здесь тоже, в мире духовном, нужна настойчивость и упражнение постоянное и частое повторение, нужен труд и терпение. И вот Преподобный Серафим указывает нам на то, что нужно не раз, в минуту тяжкого душевного состояния, уяснившего нам хладность сердца нашего, воззвать к Господу, а нужно все время и неустанно обращаться к этому Огню, чтобы Он, сей Огонь, теплотою Своею прогнал хладность наших сердец. «Отцы написали, — говорит Преподобный Серафим, — когда их спрашивали: ищи Господа, но не испытуй, где Он живет».

Что значат слова эти? Эти слова обращены к нашему разуму, который часто служит препятствием в деле нашего спасения.

Вера есть высшая способность человеческого духа: она выше разума и утверждает истины более достоверно и непоколеблемо, чем наш горделивый разум. И вот, когда у человека явится потребность искания веры, это благословляется, по словам Преподобного Серафима: «Ищи Господа».

Но когда начнутся от рассудка, от разума суемудрые лукавые вопросы, которые не могут быть удовлетворены не потому, что истина веры не истина, а потому, что разум человеческий безсилен понять их, тогда лучше не испытуй истин веры своим суемудрым разумом.

«О делах Божиих не рассуждай, — говорит Преподобный Серафим,— по насыщении своего чрева: при наполненном чреве какое может быть ведение тайн Божиих».

Здесь Преподобный Серафим говорит о насыщении чрева, но это относится вообще к плотской жизни. Как нельзя знать Тайн Божиих, т.е. уяснить истины веры по насыщении чрева, так нельзя и видеть Господа, живя исключительно потребностями своей плоти. Здесь ответ всем безбожникам, которые думают сказать нечто победоносное, когда говорят, что они Бога не видели. Никогда не видели и никогда не увидят, доколе будут смотреть плотскими очами.

«Ищи Голода не испытуя», потому что видеть Господа можно только очами духовными: посему это изречение Преподобного Серафима имеет ближай шее отношение к вопросу о посте: здесь еще и еще раз утверждается в словах Преподобного Серафима необходимость поста в деле духовной жизни.

Мы все по опыту нашему знаем, как легко вести жизнь грешную, как легко отдаваться влечению естественно-природных своих потребностей и также по опыту знаем, какая отсюда получается злая и нечистая жизнь. И для того чтобы строить так жизнь, совершенно не требуется никаких подвигов. Но знаем также, как трудно преодолевать эти естественно-природные потребности, которые толкают нас на злую и нечистую жизнь, и знаем, как мы ищем, вставая на путь духовной жизни, за что бы нам ухватиться, где бы нам найти помощь. И вот в этом нашем стремлении строить нашу жизнь на должных основаниях мы, и в опыте наших святых отцов и подвижников и в их убедительнейших словах, утверждаемся в необходимости поста.

«Истинно любящий Бога считает себя странником и пришельцем на земли сей».

В этих словах Преподобного Серафима кратко определяется та общая настроенность, которая должна быть у человека, любящего Господа. Он как бы отделяется от земных привязанностей, делающих его таким рабом земного и внешнего бытия. Когда человек любит Господа, говорит Преподобный Серафим, ему начинает казаться, что он есть странник на сей земле, он постоянно думает о том, как он придет к этому любимому им Господу и даст Ему ответ за прожитую здесь жизнь; ему все эти внешние наши условия жизни кажутся не имеющими цены сами по себе; в постоянном размышлении о близко возможном конце, о своих грехах перед Господом все ему на земле начинает казаться иначе, чем человеку, ничего кроме земной жизни, не признающему — он уподобляется именно страннику, который, проходя через какой-либо город, знает, что он здесь не постоянный жилец, что он здесь лишь временный путник.

«Человек, решивший проходить путь внутреннего внимания, — говорит Преподобный Серафим, _ прежде должен иметь страх Божий, который есть начало премудрости. Пусть будут в уме его всегда напечатлены сии пророческие слова: работайте Господеви со страхом и радуйтеся Ему с трепетом. Он должен проходить путь свой с крайней осторожностью и благоговением ко всему священному, а не небрежно. В противном случае нужно опасаться, чтобы не отнеслось к нему сие страшное определение Божие: проклят творяй дело Господне с небрежением. Но никто не может стяжать страха Божия, доколе не освободится от всех забот житейских».

Что есть страх Божий? Страх Божий — это есть постоянное памятование о том, что мы живем перед лицом Божиим. Отсюда, естественно, вытекает это внимательное отношение ко всякому сделанному нами шагу: тогда уже нельзя жить, все время зубоскаля и смеясь, как будто бы жизнь есть действительно какая-то пустая и ненужная шутка. Если есть это чувство хождения перед Господом, если есть это чувство благоговейного страха, оно скажется в каждом движении нашей жизни. Но достигнуть такого состояния страха Божия, говорит Преподобный Серафим, можно только тогда, когда мы освободимся от забот житейских, когда внутренне освободимся от них. Ибо, если заботы будут первен ствовать в нашей душе, занимать первое, главное, центральное место в нашей жизни, то о каком хождении перед Господом, о каком страхе Божием может быть речь? Если мысль всегда занята тем, как тебе устроиться, если чувство твое всегда занято земными отношениями, земными впечатлениями, если сердце твое и душа насыщены вот этой всей мирской суетой — тогда для страха Божия, для этого возвышеннейшего чувства, не останется в душе человеческой места. Вот потому-то далее Преподобный Серафим и переходит к вопросу об отречении от мира. Об этом говорится так:

«Страх Божий приобретается тогда, когда человек отрекшись от всего, что в мире, соберет все свои мысли и чувства и весь погрузится в созерцание Бога и в чувство обещанного святым блаженства.

Для того чтобы достигнуть совершенного безмолвия души, нужно много подвизаться в духовном размышлении и молитве. Но как же возможно всецело, спокойно предаваться созерцанию Бога, поучаться в законе Его и всею душею возноситься к Нему в пламенной молитве, оставаясь среди непрестанного шума страстей, воюющих в мире? Мир во зле лежит. Мир есть область иного, т.е. князя века сего». Когда мы читаем эти слова Преподобного Серафима, мы испытываем нечто подобное тому, что пережили, читая избранные места из творений св.Иоанна Лествичника. Нам делается жутко, видя высо- ту, которая открывается перед нашими духовными очами, нам становится страшно, что это все написано не про нас, что мы до такой степени еще не подготовлены для подобных высоких состояний духа, что только можем почитать о них и поговорить, может быть, поплакать, но не можем положить их в основу жизни нашей. Но в этом чувстве скрыто некое искушение: люди богоносные, избранники Божии, вот те, о которых Сама Владычица Божия Матерь сказала: «Сей от рода Нашего». Эти граждане неба, которые имеют на себе особую печать благодати Божией, они раскрывали нам сии высоты не для того, чтобы мы только читали и беседовали об них, но чтобы они были теми огнями, которые освещают нам подлинный наш жизненный путь. Как бы мы далеко в своей собственной жизни ни отстали от этих огней, они все же нам светят, они все же и нам указывают путь: в какую сторону нам идти.

Так вот в какую же сторону указывают нам идти сии огненные слова Преподобного Серафима? Они указывают тот путь, о котором с особым всегда чувством свидетельствуем мы. У каждого человека есть мысль излюбленная им, есть идея, которая лежит в основе всей жизни, всех стремлений человека, таковая мысль у меня есть: о монастыре в миру. Вот об этой-то мысли, в связи с этими словами Преподобного Серафима, и хочется мне ныне еще раз засвидетельствовать вам. Я утверждаю, я глубочайшим образом убежден, что ныне путь церковный — это есть путь к созданию невидимых монастырей в мирской жизни. Я утверждаю, что те исторические условия, которые сделали невозможными внешнее существование монастырей, они ни в какой степени не разрушили, а еще более усилили ту внутреннюю потребность, которая создавала монастыри. Эта внутренняя потребность есть стремление к реши тельному отделению от всего мирского. И раз нельзя это разделение сделать внешним, раз нельзя построить каменную стену, которая бы ограждала нас от мира, то надлежит людям, желающим спастись от мирской жизни, желающим сохранить свою истинную церковность, не желающим обмирщаться, не желающим сливаться с бесовскою мирскою жизнью, — им надлежит построить новый внутренний монастырь. Ибо монастырь отличается от мира не только особыми обетами — обеты почти все одинаковы у христиан, — он отличается именно этою ненавистию к миру, во зле лежащему. Вот что создало монастырь — нежелание слиться с бесовскою мирскою жизнью, нежелание этого обмирщения и то, что мы переживаем, именуя сие церковным возрождением, т.е. не что иное, как разгорающееся в нас чувство ненависти к лежащему во зле миру и желание уйти во внутренний невидимый монастырь, отгородиться от него невидимыми стенами, наипаче молитвой Иисусовой. Аминь.