Одеждой Преподобному служил неизменно один и тот же белый холщовый балахон и черная крашеная шапочка. На груди его висело медное Распятие, благословение матери, а на плечах под балахоном он носил для умерщвления плоти поддерживаемый веревками большой пятивершковый железный крест. Вериг и власяницы он никогда не носил и говорил впоследствии вопрошавшим его о пользе ношения вериг: «Кто нас оскорбит словом или делом и если мы переносим обиды по-евангельски — вот и вериги наши, вот и власяница». В глубокой тайне и безмолвии совершал Преподобный свой многотрудный подвиг. Никого к себе не принимал и сам никуда не ходил. Когда сосед его по келлии, на которого возложено было послушание доставлять ему пищу, приносил ее и ставил у двери, отец Серафим накрывал себя большим полотном, чтобы никто не мог его видеть, отворял дверь и на коленях принимал пищу от брата, не произнося ни одного слова. «Словеса — орудие суть мира сего, молчание же есть таинство будущего века», и сего-то таинства возжелала душа Преподобного еще на земле. Как проходила его жизнь в затворе, никто не знал, и поведал он об этом лишь при конце дней своих. Более всего открыл он о том послушнику Ивану Тихоновичу (впоследствии иеромонаху Иоасафу).

От него мы и знаем о молитвенных трудах Преподобного в затворе и о дивных видениях, которых он в это время удостаивался. Как и в пустыньке, отец Серафим совершал все ежедневные служ- бы, кроме Литургии, и выполнял свое келейное правило. В остальное время он предавался подвигу умной молитвы, творя попеременно то молитву Иисусову, то Богородичну. Иисусову молитву Преподобный считал светильником стезям нашим и путеводною звездою к Небу.

С большой ревностью занимался также отец Серафим и чтением Священного Писания «для того, чтобы дать духу своему свободу возноситься в небесные обители и питаться от сладчайшей беседы с Господом». В течение недели Преподобный прочитывал весь Новый Завет: в понедельник — Евангелие от Матфея, во вторник — от Марка, в среду — от Луки, в четверг — от Иоанна, на остальные дни он разделял Деяния и Послания Апостолов. Кроме того, еженедельно он прочитывал Евангелие дневное и святому. Во время чтения Священ- ного Писания подвижник часто погружался в продолжительное созерцание Господа умом и удостаивался от Него дивных видений. Так, подобно апос- толу Павлу, он сподобился непостижимого восхищения в небесные обители.

«Однажды,— говорил Преподобный тому же послушнику Ивану Тихоновичу,— я услаждался словом Господа моего Иисуса Христа, где Он говорит: в дому Отца Моего обители многи суть (Ин. 14,2). На этих словах Христа Спасителя я, убогий, остановился и возжелал видеть оные небесные обители и молил Господа, чтобы Он показал мне их. Пять дней и пять ночей провел я в бдении и молитве, прося у Господа благодати сего видения, и Господь не лишил меня, убогого, Своей милости. Он исполнил мое желание и прошение: я был восхищен в эти обители, только не знаю — с телом или кроме тела,— Бог весть,— это непостижимо,— и видел неисповедимую красоту райских селений и жи- вущих там». И дивный тайновидец описывал блаженство святых: Предтечи Господня Иоанна, святых Апостолов, вселенских святителей — Василия Великого, Григория Богослова и Иоанна Зла- тоуста, преподобных Антония Великого, Павла Фивейского, Саввы Освященного, Онуфрия Великого, Марка Фраческого и др., красоту и торжество святой Февронии и многих других мучениц, сияющих в неизреченной славе и радости. Но вполне рассказать о райском блаженстве святых отец Серафим не мог. «Ах, радость моя,— говорил он,— там такое блаженство, что описать нельзя». «Если бы ты знал, какая сладость ожидает душу праведного на небе- си, то ты решился бы во временной жизни переносить скорби, гонения и клевету с благодарением. Если бы самая эта келлия наша была полна червей и если бы эти черви ели плоть нашу во всю временную жизнь, то со всяким желанием надобно бы на это согласиться, чтобы не лишиться той небесной радости, какую уготовал Бог любящим Его». «О той радости и сладости небесной, которую там вкушал, сказать тебе невозможно».

Беседуя с послушником, о. Серафим замолчал, склонился вперед, голова его с закрытыми глазами поникла долу, и простертою дланью правой руки он тихо водил против сердца. Лицо его постепенно изменялось и издавало чудный свет, и, наконец, до того просветилось, что невозможно было смотреть на него: на устах же и во всем выражении его была такая радость и восторг небесный, что поистине можно было назвать его в это время земным Ангелом и небесным человеком. Во все время таинственного своего молчания он как будто что-то созерцал с умилением и слушал с изумлением».

По прошествии пяти лет строгого затвора преподобный Серафим, по особому, ему одному ведомому откровению, ослабил затвор свой и открыл дверь своей келлии для желающих видеть его. Не обращая внимания на приходящих, Старец продолжал свои духовные занятия и на вопросы не отвечал — не кончился еще срок, положенный ему Господом для безмолвия. И так продолжалось еще пять лет, в течение которых Преподобный лишь одним примером своего безмолвного жития поучал приходивших к нему. После пяти лет этого подвига явилась Преподобному Царица Небесная в сопровождении Онуфрия Великого и Петра Афонского и разрешила ему отверзать уста его для поучения и утешения приходящих к нему богомольцев. С тех пор окончился молчальнический подвиг его, но затвора своего Старец еще не оставлял. С ранней Ли- тургии и весь день до вечера стекались к нему алчущие духовной пищи, и не знало сердце Преподоб- ного различия между ними. Всех он принимал с одинаковой любовью, всех встречал земным поклоном и целованием, всех приветствовал словами «Христос воскресе» и каждого называл «радость моя». Со всех концов России шли к нему люди, и не вмещала келлия Старца всех желавших принять от него благословение. Тогда начал он просить у Гос пода соизволения на открытое окончание затвора, чтобы самому выходить к людям и служить им. И услышана была его молитва. После пятнадцатилетнего его пребывания в затворе, 25 ноября 1825 года, вновь явилась ему Богоматерь в сопровождении Климента Римского и Петра Александрий- ского,— их же был день,— и повелела возлюбленному Своему избраннику оставить затвор и идти сначала в пустыньку. В тот же день, после утреннего правила, Старец отправился к настоятелю оби- тели и, получив от него благословение, в первый раз за время своего затворничества вышел в лес и направился к своей дальней пустыньке, как повелела ему Богоматерь. Но не дойдя до нее, верстах в двух от обители, недалеко от Богословского родника, там же, где стояла на столбике икона апостола и евангелиста Иоанна Богослова, он увидал на пригорке шедшую к нему Владычицу, а позади ее двух апостолов — Петра и Иоанна Богослова. Пречистая ударила жезлом в землю, из которой пробился «источник фонтаном светлой воды»; преподав Свое благословение водам изведенного Ею источника, Божия Матерь даровала им силу исцеления от болезней. Преподобный Серафим остался на этом месте, где стояли пречистые стопы Царицы Небесной, и начал трудиться над устройством и обделкой чудесного источника. Вода его никогда не портилась, хотя бы долго стояла в сосуде, а больным, пившим или омывавшимся ею, подавала исцеле ние. Преподобный Серафим ходил к реке Саровке, собирал там камни и носил их к источнику, который стали называть «Серафимов», и обкладывал его ими со всех сторон. Видя труды Преподобного, братия построила ему на той же горке около родника небольшую келлию без окон, в которой он мог бы укрываться от дождя и стужи, и все это место получило название «ближней пустыньки». В этой ближней пустыньке, среди неустанной умной молитвы, Преподобный работал то около источника, то в огороде, который тут же возделал, то рубил дрова; здесь же за работой он принимал приходивших к нему за советом и помощью. Иногда видели его и в дальней пустыньке, куда он уходил для более уединенной молитвы; видели, как он, сидя у своей старой келлии, кормил огромного медведя. Ходил он, опираясь на палку, неся в руке топорик, а за плечами суму, наполненную песком и камнями, поверх которой неизменно лежало святое Евангелие. Когда его спрашивали, для чего он носит такую тяжесть, Преподобный отвечал словами святого Ефрема Сирина: «Томлю томящаго мя». Сверх белого балахона, опоясанного белым же полотенцем, Старец накрывался во время дождя или жары выделанной кожей вместо мантии и на вопросы, зачем он так убого одевается, отвечал: «Иоасаф царевич данную ему пустынником Варлаамом мантию счел выше и дороже царской порфиры».

И на сего-то праведника, подобного тем, которые, по словам апостола Павла, проидоша в милотех и в козиих кожах... в пустынех скитающеся.., скорбяще, озлоблени... их же не бе достоин весь мир (Евр. 11, 37—38), воздвигли гонение некоторые из монастырской братии, с тайной завистью смотревшие на его подвиг. Им казалось соблазнительным, что Преподобный, оставив затвор и выходя из своей келлии, не ходит в церковь. Вследствие их доносов пришло распоряжение из Тамбова, от епархиального архиерея, чтобы отцу Серафиму больше не приносились Святые Дары в его келлию, а чтобы он сам приходил в церковь для принятия Святых Таин. Со смирением принял святой Старец распоряжение Преосвященного и сказал: «Хоть бы на коленочках пришлось мне ползти для исполнения послушания, но все-таки не оставлю приобщаться животворящих Тайн Тела и Крови Христовых».

С тех пор преподобный Серафим стал неопустительно во все воскресные и праздничные дни ходить в больничную церковь для причащения. Это обстоятельство только способствовало привлечению все большего и большего количества усердствовавших ко святому Старцу. Не могла вместить малая больничная церковь всех богомольцев в день причащения отца Серафима, и большая часть народа стояла вне храма, ожидая его выхода. На пути из храма в свою келлию Преподобный обыкновенно ни с кем не вступал беседу и как бы никого не замечал вокруг себя. И только уже пришедши к себе, отец Серафим благословлял народ и начинал , прием. Чем больше посетителей приходило к нему, тем больше возрастало число свечей, горевших перед иконами в монастырской келлии Преподобного, так что в ней, несмотря на то, что печь никогда не топилась, и в холодное время было жарко. «Они приносят мне елей и свечи,— говорил Преподобный,— и просят помолиться за них. Вот когда я читаю правило свое, то и поминаю их сначала единожды. А так как по множеству имен я не смогу повторять их на каждом месте правила, где следует,— тогда и времени мне недостало бы на совершение моего правила,— то я и оставлю все эти све- чи за них в жертву Богу, за каждого по одной свече, за иных — за несколько человек — одну большую свечу, за иных же постоянно теплю лампады и, где следует на правиле поминать их, говорю: «Господи, помяни всех тех людей, рабов Твоих, за их же души возжег Тебе аз, убогий, сии свещи и кандила».

Молитву за людей Преподобный избрал теперь особым подвигом своей жизни, ибо он вступал на но- вую ступень трудничества — служение ближним. Положены были ему и видимые знаки от Господа во время его молитвы за людей: если свеча, воз- жженная им за какого-либо человека, падала,— это было знамением, что человек тот впал в грех, и тем пламеннее тогда становилась молитва подвижника. Это неотступное огненное борение с грехом человеческим, неустанное стояние на страже за души людские пред Богом, духовное водительство этих душ на пути к спасению возводило отца Серафима на новый и трудный подвиг старчества, которым Господь положил завершение жития Своего дивного избранника.

«Как железо ковачу, так я передал себя и свою волю Господу Богу: как Ему угодно, так и действую; своей воли не имею, а что Богу угодно, то и передаю»,— говорил преподобный Серафим в ответ вопрошавшему его строителю Антонию о том, каким образом может Старец, даже не выслушав пришедшего к нему со своей духовной нуждой челове- ка, ответить на его скорбь. «Он шел ко мне,— говорил Старец,— как и другие, как и ты шел, яко к рабу Божию; я, грешный Серафим, так и думаю, что я грешный раб Божий; что мне повелевает Господь, как рабу Своему, то я передаю требующему полезного. Первое помышление, являющееся в душе моей, я считаю указанием Божиим и говорю, не зная, что у моего собеседника на душе, а только верую, что так мне указывается воля Божия для его пользы».

Эта вера, величайшее смирение и пламенная любовь к Господу преподобного Серафима соделали его вещественным и драгоценным сосудом, вме- щавшим в себе Божественный огонь.

Сам он в жизни сей уже как бы не существовал, весь изменившись в любовь к Богу, став живым пламенником, горящим светильником и носителем небесного огня на земле. Сила молитвы его была такова, что сама собою зажигалась лампада в его келлии, и не раз видели его во время молитвы стоящим в воздухе. «Идем это мы лугом,— передавала одна дивеевская сестра,— трава зеленая да высокая такая... оглянулись, глядим, а батюшка-то и идет на аршин выше земли, даже не касаясь травы. Перепугались мы, заплакали и упали ему в ножки, а он говорит нам: «Радости мои, никому о сем не поведайте, пока я жив, а после моего отшествия от вас, пожалуй, и скажите!» В пустыни, в лесу, Преподобный принимал людей, сидя на завалинке своей хижины. Иных он водил в свою келлию и молился там с ними перед образом Божией Матери. Творил он также молитву и в лесу перед ликом Богоматери, поставленным им на вековой сосне. Вместе с ним молились и богомольцы. «Люди не мешали ему,— пишет Аксако- ва,— как не мешали непрестанной его беседе с Богом ни работа топором, ни сенокос, ни жар, ни холод, ни ночь, ни день».

Лик праведника был всегда светлым и радостным. «Должно стараться иметь дух радостный и отгонять от себя уныние, чтобы сохранить душевный мир»,— говорил преподобный Серафим, ибо стяжание мира он считал самым важным делом в жизни христиан.

«Радость моя! — говорил он одному собеседнику,— молю тебя, стяжи дух мирен, и тогда тысячи душ спасутся около тебя».

Один Саровский брат, находясь в унынии, близком к отчаянию, просил другого разделить с ним несколько минут скорби. Вышли эти два брата из монастыря после вечерни и пошли вокруг ограды, утешаясь взаимной беседой. Подошли к конному двору, около которого лежала дорожка к Серафимову источнику. Скорбящий брат хотел своротить в сторону, чтобы в таком болезненном состоянии духа не повстречаться с отцом Серафимом. Но прежде, чем успели они отойти от дороги, вдруг увидели вблизи себя Старца, идущего навстречу им. Старец явился им в довольно странном наряде. Часть белого его балахона была поднята, по обычаю рабочих, под кушак, а полы опущены. На нем был огромный зеленого цвета левантиновый платок, у которого один конец тащился по земле, а другой обвивал шею. Оба брата упали ему в ноги. Старец же, как чадолюбивый отец, с необыкновенной ласкою благословил их, потом пропел следующий стих девятой песни канона, поемого во всякой душевной скорби и обстоянии: «Радости исполни мое сердце, Дево, яже радости приемшая исполнение, греховную печаль потребляющи». Потом топнув ногою, Старец сказал: «Нет нам дороги уны- вать, потому что Христос всё победил». Душевное состояние Старца как бы перелилось в души скорбящих братий, и они, оживотворенные его радостью, возвратились в обитель в мирном и благодушном расположении сердца. И всякого приходящего к преподобному Серафиму касалось пламя заключенного в нем Божественного огня, и зажигалось сердце человеческое. Благословляя пришедшего к нему, Старец возлагал на него руки и читал тропарь Успению Божией Матери «В рождестве девство сохранила еси».

Сам величайший девственник, преподобный Серафим усердно увещевал и других блюсти девство. «Ради будущего блаженства,— говорил он,— храните девство». «Если девство кто хранит — Дух Божий таких принимает». Много иноков приходило к Преподобному — как своих, са- ровских, так и из других обителей. Особенно важным в духовной жизни преподобный Серафим по- лагал держать в устах и в сердце молитву Иисусову. «В этом да будет все твое внимание и обучение,— говорил отец Серафим.— Ходя и сидя, де- лая и в церкви до богослужения стоя, входя и исходя, сие непрестанно держи в устах и в сердце твоем. С призыванием таким образом имени Божия ты найдешь покой и вселится в тебя Святой Дух». «Без молитвы,— говорил он еще,— монах умирает, как рыба без воды». «Тот монах не имеет печати, который не знает делания Иисусовой молитвы». «Бог внемлет уму, а потому те монахи, кои не соединяют внешнюю молитву с внутренней,— не монахи, а черные головешки». Одному монаху он дал такой совет: «Каждодневно выметай свою избу, да имей хороший веник. Станови утром и вечером самовар, да грей воду, подкладывай углей, ибо горячая вода очищает и тело и душу. Учись умной молитве сердечной».

К преподобному Серафиму приходили за советом и наставлениями настоятели монастырей и монахи, умудренные опытом духовной жизни: «Труд- но управлять душами человеческими,— говорил им Преподобный,— учить других так же легко, как с нашего собора бросать на землю камешки, а проходить делом то, чему учишь, все равно, как бы самому носить камешки на верх собора». Несмотря на это, преподобный Серафим не считал возможным для пастыря уклоняться от Богом возложенного на него подвига: «Сей, отец,— говорил он,— сей, всюду сей данную тебе пшеницу. Сей на благой земле, сей и на песке, сей на камени, сей при пути, сей и в тернии: все где-нибудь да прозябнет и возрастет и плод принесет, хотя и не скоро».

Отличительным характером настоятеля, по наставлению отца Серафима, должна быть его любовь к подчиненным. «Матерью будь, а не отцом, к братии»,— говорил преподобный Серафим строителю Высокогорской пустыни отцу Антонию. И сам Преподобный имел попечение о своих духовных чадах подобно заботливой матери. Особенными заботами его пользовалась Дивеевская обитель, за которую просила перед кончиной ее основательница и первая игумения Александра (в миру Агафия Семеновна Мельгунова), когда отец Серафим, еще в сане иеродиакона, сопровождал в эту обитель своего старца Пахомия. Более тридцати лет прошло со дня ее блаженной кончины. Умерли и старцы Пахомий и Исаия, руководившие духовной жизнью общины. «Я ведь теперь один остался из тех старцев, коих просила матушка Агафия Семеновна о заведенной ею общине»,— говорил преподобный Серафим.

По условиям своего пустынножительства преподобный Серафим не мог раньше взять на свое попечение женскую обитель, хотя заботы о ней проявлял неоднократно. Перед выходом же его из затвора Божия Матерь Сама напомнила ему взятое на себя обещание: «Зачем ты хочешь оставить заповедь рабы Моей Агафьи?» — сказала Царица Небесная Старцу при явлении ему у источника. Тут же Она повелела преподобному Серафиму разделить обитель на два отделения. Сама указала место для основания второго отделения для одних только девушек. «Как я сам девственник,— говорил Преподобный,— то Царица Небесная благословила, чтобы в обители моей были только одни девушки». «Дева, хранящая свое девство ради любви Христовой, имеет честь с Ангелами — и есть невеста Христу».

Для прокормления этих восьми девушек, которые были взяты из обители матери Александры и имена которых указала Сама Царица Небесная, преподобный Серафим выстроил мельницу, а вокруг нее поставил келлии. По указанию Божией Матери, которая обещала быть всегдашней Игуменьей этой новой обители и назвала ее Своим уделом на земле, преподобный Серафим дал сестрам новый устав, молитвенное правило и некоторые заповеди. Постоянно, денно и нощно, сестры попеременно читали Псалтирь; церковные должности дьячка, пономаря, ризничей и церковницы должны были исполнять сами сестры, но только девицы. Перед образом Спасителя в церкви неугасимо горела свеча, а перед иконой Богоматери всегда теплилась лампадка. Жить сестры должны были по две в келлии, и никогда по одной, точно так же во время Богослужения не оставаться по одной и никуда не выходить по одной. Послушание, которое преподобный Серафим полагал в основу всякого иноческого подвига, он и для сестер новой основанной им Мельничной общинки ставил выше всего.

Служение церкви Преподобный считал высшим послушанием. «Нет паче послушания, как послушание церкви! — говорил он.— Если только тряпочкой протрешь пол в дому Господнем,— превыше всякого другого дела поставится у Бога! И все, что ни творите в ней и как входите и исходите,— все должно творить со страхом и трепетом и никогда не престающей молитвою».

Подвиг старчества, взятый на себя под конец жизни преподобным Серафимом, вызывал среди саровской братии неодобрение и прямое осуждение. «Странной и соблазнительной» находили жизнь его иноки и упрекали его, что принимает он к себе всех без различия и ведет частые беседы с дивеевскими сестрами. «Тобою соблазняются»,— сказал ему игумен Нифонт, встретив Преподобного по дороге из пустыни в монастырскую келлию. Упав ему в ноги, Преподобный ответил: «Ты пастырь, не позволяй же всем напрасно говорить, беспокоить себя и путников, идущих к вечности. Ибо слово твое сильно и посох как бич для всех страшен». «Положим, что я затворю двери моей келлии,— говорил другим лицам отец Серафим,— какое оправдание я могу тогда принести Богу на Страшном Суде Его?» «Как нам оставить тех, о коих просила меня, убогого Серафима, матушка Агафья Семеновна!» Печать дивного и чудного лежала на всех отношениях отца Серафима кДивеевской обители. Никогда не посещавший Дивеева с тех самых пор, когда 30 лет тому назад он был там проездом в сане иеродиакона, преподобный Серафим знал там все до самых малых подробностей, и из его слов видно, что все указания для управления обителью он получал свыше. «Исповедую и Богом свидетельствую, что ни одного камешка я по своей воле у них не поставил, ниже слова единого от себя не сказал им и ни единую из них не принимал я по желанию своему, против воли Царицы Небесной». По свидетельству Преподобного, Сама Богоматерь обошла обитель Своими пречистыми стопами, и по месту Ее прохождения отец Серафим велел сестрам проложить канавку. Однако, по словам сестер, они «все откладывали исполнить батюшкино приказание, и вот тут-то произошло чудесное событие. Раз одна из нас ночью вышла зачем-то из келлии и видит — батюшка Серафим в белом своем балахончике сам начал копать канаву. В испуге вбегает она в келлию и всем нам это сказывает. Все мы, кто в чем только был, бросились на то место и, увидав Батюшку, упали ему в ноги, но, поднявшись, не нашли его, лишь лопата и мотыжка лежали на иско- панной земле». Так сам отец Серафим положил начало канавке. «Канавка эта,— говорил Пре подобный,— стопочки Божьей Матери. Тут ее обошла Сама Царица Небесная. Эта канавка до небес высока. И как антихрист придет, везде пройдет, а канавки этой не перескочит».

Удостоенный неоднократных явлений Богоматери, особенно в конце своей земной жизни, преподобный Серафим усердно просил Царицу Небес- ную за дивеевских девушек. И однажды во время такой его молитвы Божия Матерь явилась ему и сказала: «Любимче мой! Проси от Меня, чего хощеши!» «А убогий-то Серафим,— рассказывал об этом сам Преподобный,— Серафим-то убогий и умолил Матерь-то Божию о сиротах своих! И просил, чтобы все, все в Серафимовой-то пустыни спаслись бы сироточки! И обещала Матерь Божия убогому Серафиму сию неизреченную радость!»

Но не одна только Дивеевская обитель обязана своим устроением молитвенному содействию преподобного Серафима: от его горящего светильника зажигались всюду огни, и во многих местах зарождалась жизнь молитвенного подвига и иноческого труда. Монастырь Дальне-Давыдовский, о возникновении которого преподобный Серафим сделал предсказание еще в молодые годы, обители Ардатовская и Зеленогорская вырастали по благословению Преподобного и под его духовным воздействи- ем. Большая часть из этих монастырей являлись новыми ветвями Дивеевской обители, насельницами которой преподобный Серафим дал некогда радостное обетование: «Духом я всегда с вами».

«Грядите ко мне, грядите!» — радостно звал преподобный Серафим, видя толпы людей, идущих к нему ради душевной пользы. Он не тяготился ни количеством посетителей, ни их душевным состоянием. Он принимал всех, как отец детей, и для каждого находил особое слово.

«Живи так, как живешь; в большем Сам Бог тебя научит»,— говорил преподобный Серафим одной молодой особе, просившей наставления, как ей спастись. Сам великий подвижник и ревнитель иночества, он с лаской, приветливостью и снисходительностью относился к каждому, в ком видел искреннее стремление к добру. «Для тебя и в мире немало добрых дел найдется, если захочешь творить их от доброй души своей,— говорил он одной, желавшей поступить в монастырь.— В мире угоднее творить Божьи дела, потому что на миру их труднее совершить, как дар приятный Господу нашему. И такие дела людей зачтутся им по милости Божией сторицею». Снисходя к немощам человеческим, Старец не возлагал на людей бремена неудобоносимые и преподавал всем следующее молитвенное правило. «Вставши от сна, всякий христианин, став пред святыми иконами, пусть прочитает молитву Господню: «Отче наш» трижды, в честь Пресвятой Троицы, потом песнь Богородице «Богородице Дево, радуйся» также трижды и, на конец, Символ веры единожды.— Совершив это правило, пусть занимается своим делом, на которое поставлен или призван. Во время же работы дома или в пути куда-нибудь пусть тихо читает: «Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мгрешнаго или грешную», а если окружают его дру- гие, то, занимаясь делом, пусть говорит умом только: «Господи, помилуй», и продолжай до обеда.— Перед самым же обедом пусть совершает вышеуказанное утреннее правило. После обеда, исполняя свое дело, читает тихо: «Пресвятая Богородице, спаси мя грешнаго» или же «Господи Иисусе Христе, Богородицею помилуй мя грешнаго или грешную», и это пусть продолжает до самого сна.— Отходя ко сну, всякий христианин пусть снова прочитает вышеуказанное утреннее правило; после того пусть засыпает, оградив себя крестным знамением».— «Держась этого правила,— говорит отец Серафим,— можно достигнуть меры христианского совершенства: первая, как молитва данная Самим Господом, есть образец всех молитв; вторая принесена с неба Архангелом в приветствие Деве Марии, Матери Господа; Символ же вкратце содержит в себе все спасительные догматы христианской веры». Тем, кому по разным обстоятельствам невозможно выполнять и этого малого правила, преподобный Серафим советовал читать его во всяком положении: и во время занятий, и на ходьбе, и даже в постели, представляя основанием для того слова Священного Писания: «Всякий, кто призовет имя Господне, спасется». Очень важно и необходимо для спасения души каждого христианина, по наставлению преподобного Серафима, причащаться Святых Таин — и «чем чаще, тем лучше». Смущаться своим недостоинством и под этим предлогом уклоняться от причащения Святых Таин преподобный Серафим находил неверным. «Если бы мы океан наполнили нашими слезами, то и тогда не мог- ли бы удовлетворить Господа за то, что Он изливает на нас туне»*,— говорил он. Всех приходивших к нему Старец благословлял, давал прикладываться к образу Божией Матери или ко кресту, висевшему у него на груди, предлагал для питья святую воду, благословлял частицами антидора, давал красного вина и, почти неизменно всем посетителям, особенно при прощании, раздавал сухарики. «Кушайте, кушайте, светики мои»,— говорил Преподоб- ный, оделяя своих посетителей пригоршнями сухариков и еще предлагая им на раздачу усердствующим. Некоторым отец Серафим помазывал кресто * Одной вдове, сокрушавшейся о том, что муж ее перед смертью не исповедался и не причастился, отец Серафим сказал в утешение: «Не сокрушайся об этом, радость моя, не думай, что из-за этого одного погибнет его душа. Бог только может судить, кого чем наградить или наказать. Бывает иногда так: здесь на земле и приобщается, а у Господа остается неприобщенным; другой же хочет приобщиться, но почему-нибудь не исполнится его желание, совершенно от него независимо, такой невидимым образом сподобляется причастия через Ангела Божия». образно чело святым елеем от иконы «Умиление», иным возлагал на голову свои руки. Иногда Преподобный, по просьбе своих посетителей, исповедовал их, сказывая даже сам грехи их.

Ранним утром 25 марта 1831 года, в праздник Благовещения, преподобный Серафим удостоился дивного посещения Царицы Небесной. Это двенадцатое и последнее в его жизни посещение Богоматери явилось как бы предзнаменованием его блаженной кончины и ожидающей его нетленной славы. Единственной свидетельницей этого чудесного события была дивеевская старица Евпраксия, в миру Евдокия Ефремовна, которая по приказанию Старца пришла к нему накануне этого дня вечером. «Ах, радость моя, я тебя давно ожидал,— встретил ее Святой Старец сим радостным восклицанием.— Какая нам с тобой милость и благодать от Божией Матери готовится в настоящий праздник! Велик этот день будет для нас! Давай молиться!» Сняв с себя мантию, отец Серафим надел ее на дивеевскую сестру и начал читать акафисты и каноны, а по окончании чтения сказал Евпраксии: «Не убойся, не устрашись, благодать Бо- жия к нам является! Держись за меня крепко!» Вдруг поднялся шум, подобный шуму леса при большом ветре; затем послышалось пение. Дверь отворилась сама собой, сделалось необычайно свет ло, и благоухание наполнило келлию. Батюшка Серафим упал на колени со словами: «Преблагосло- венная, Пречистая Дева, Владычица Богородица грядет к нам!» В это время в келлию вступали Бесплотные Силы в виде двух Ангелов с золотыми во- лосами, державшие в руках распустившиеся ветви цветов. За ними, в белых блестящих одеждах, следовали святой Иоанн Предтеча и святой апостол Иоанн Богослов. А далее шла Сама Царица Небесная в сонме двенадцати дев.

От риз Владычицы, сиявших дивной красотой, исходил необычайный свет. Верхняя риза была украшена крестиками, нижняя, зеленого цвета, была препоясана. Сверх риз была епитрахиль, а на руках поручи, как и епитрахиль, убранные крестами. Волосы Богоматери были длиннее и прекраснее Ангельских, а над головой Ее возвышался царский венец, сиявший таким светом, что нельзя было на него смотреть, как и на самый лик Пречистой. Ростом Она была выше всех окружавших Ее дев. Девы, в разноцветных одеждах и украшенные все венцами, были великой красоты. Они образовали собой круг, в середине которого была Царица Небесная. Тесная келлия отца Серафима сделалась просторной, и стены ее как бы раздвинулись, а верх ее наполнился огнями как бы горящих свечей. Свет был какой-то особый, непохожий на дневной, светлее и белее солнечного. «Я испугалась и упала»,— рассказывала старица Евпраксия. «Царица Небесная подошла ко мне и, коснувшись правою рукою, сказала: «Встань, девица, и не убойся нас. Такие же девы, как ты, пришли сюда со Мною». Затем приказала ей самой подойти к девам и спросить их, как их имена и какая была их жизнь на земле. Тогда Евпраксия подошла к святым девам,— к каждой, в том порядке, в каком они вошли в келлию, и они сказали ей свое имя. Это были великомученицы Варвара и Екатерина, первомученица Фекла и великомученица Марина, великомученица царица Ирина и преподобная Евпраксия, великомученицы Пелагея и Дорофея, преподобная Макрина и мученица Иустина, великомученица Иулиания и мученица Анисия. Все эти девы сказывали вопрошавшей их Евпраксии свою жизнь и подвиги мученичества за Христа. Между тем Богоматерь беседовала с отцом Серафимом столь милостиво, как бы с родным человеком, и что-то много говорила ему, но из этой беседы дивеевская сестра могла расслышать лишь немногое. «Не оставь дев Моих дивеевских!» — говорила Царица Небесная. Отец Серафим отвечал: «Владычица! Я собираю их, но сам не могу их управить».— «Я тебе, любимче Мой, во всем помогу!» — сказала Богоматерь.— «Возложи на них послушание; если исправят, то будут с тобою и близ Меня, а если потеряют мудрость, то лишатся участи сих ближних дев Моих. Кто обидит их, тот поражен будет от Меня; кто послужит им ради Господа, тот помилован будет пред Богом». Потом, обратись к Евпраксии, Приснодева сказала: «Посмотри на сих дев Моих и на венцы их, но как было прежде, так и ныне. Только прежние мученицы страдали явно, а нынешние — тайно, сердечными скорбями, и мзда их будет такая же». Затем Пресвятая Дева сказала отцу Серафиму: «Скоро, любимче Мой, будешь с нами!» — и благословила его. Простились со святым Старцем и все святые. Предтеча и апостол Иоанн Богослов также благословили его, а девы целовались с ним рука в руку. Дивеевской же сестре Евпраксии было сказано: «Это видение тебе дано ради молитв отца Серафима». Потом в одно мгновение все стало невидимо. Видение это, как после говорил преподобный Серафим, продолжалось часа четыре. По окончании его, когда святой Старец остался один с дивеевской сестрой Евпраксией, последняя сказала: «Ах, Батюшка, я думала, что я умру от страха, и не успела попросить Царицу Небесную об отпущении грехов моих». Отец Серафим отвечал на это: «Я, убогий, просил о тебе Божию Матерь, и не только о тебе, но и о всех любящих меня. Вот, матушка, какой благодати сподобил Господь нас, убогих! Мне таким образом уже двенадцатый раз было явление от Бога. И тебя Господь сподобил! Вот какой радости достигли!» Благословив затем свою посетительницу, отец Серафим отпустил ее со словами: «Гряди, чадо, с миром в Серафимову пустынь».

«Скоро, любимче Мой, будешь с нами»,— сказала Владычица преподобному Серафиму во время последнего Своего явления, и Старец принял эти слова за указание о близкой его смерти, к которой он и стал усердно готовиться. Ему минуло 72 года. Силы его заметно слабели, он не мог уже ходить каждый день в свою пустыньку у колодца и, предчувствуя свою близкую кончину, стал часто уединяться, реже выходить из келлии, реже принимать посетителей. «Я слабею силами,— говорил он дивеевским сестрам,— живите теперь одни, оставляю вас и поручаю Царице Небесной». Часто можно было теперь видеть Старца в сенях келлии, у гроба, который он давно себе приготовил. Он часто и подолгу сидел там и погружался в размышления, и нередко видели его горько плачущим. В беседах с друзьями Старец приготовлял их к мысли о близкой своей кончине и предстоящей разлуке.

«Мы не увидимся больше с вами,— говорил он многим.— Жизнь моя сокращается, духом я как бы сейчас родился, а телом — уже мертв».

В день Рождества Христова в 1832 году отец Серафим причастился Святых Таин. После обедни он долго беседовал с настоятелем, просил его за многих и в особенности за младших из братий, потом повторил в последний раз свою просьбу похоронить его в его гробе. Вернувшись в свою келлию, Старец передал одному из Саровских иноков образ Преподобного Сергия (явление ему Божией Матери) и сказал: «Сей образ наденьте на меня, когда умру, и с ним положите меня в могилу». Через неделю, в воскресенье, 1 января 1833 года, отец Серафим пришел в последний раз к обедне в любимую им больничную церковь святых Зосимы и Савватия, сам поставил свечи ко всем иконам, приложился к ним и приобщился Святых Христовых Таин. После обедни он простился со всеми братиями, бывшими в храме, благословил и поцеловал всех, гово- ря: «Спасайтесь, не унывайте, бодрствуйте, нынешний день венцы готовятся». Приложившись ко Кре- сту и к иконе Божией Матери, Старец вышел из церкви северными вратами. В этот день всем показалось, что Старец был чрезвычайно слаб, но в то же время спокоен и весел. После Литургии к отцу Серафиму зашла одна из дивеевских сестер, и Старец передал ей 200 рублей на покупку хлеба, так как запас хлеба вышел и сестры нуждались. Исполняя данное некогда настоятельнице Александре и отцу Пахомию обещание, Старец заботился о Дивеевской обители до самых последних минут своей жизни.

В келлии отца Серафима перед иконами постоянно горели свечи и теплились лампады; он никогда не гасил их, когда уходил в свою пустыньку, и келейник его не раз говорил ему, что от этого может случиться пожар, но Старец ему отвечал: «Пока я жив, пожара не будет, а когда умру, кончина моя откроется пожаром». И это предсказание блаженного исполнилось.

В первый день нового 1833 года отец Серафим несколько раз выходил из своей келлии на место, которое выбрал для своего погребения, и долго там молился, а по возвращении в келлию пел пасхальные песни.

2-го января в шестом часу утра келейник отца Серафима собрался к ранней обедне. Выйдя в сени, он почувствовал запах дыма и поспешил к дверям Старца. Сотворив обычную молитву, он постучался, но ответа не было; тогда, встревоженный, он позвал нескольких монахов и с их помощью сорвал дверь с крючка. На скамейке, около двери, был сложен холст, принесенный посетителями в дар отцу Серафиму; этот холст тлел, загоревшись, вероятно, от упавшего на него свечного нагара. Огня не было, но дым наполнял келлию, и в ней было совершенно темно, так как еще не рассветало. Братия поспешили принести снегу и затушили тлевший холст. А в это время в церкви служба шла своим порядком, пели уже «Достойно», когда прибежал один из послушников и сообщил о случившемся в келлии отца Серафима. Многие из молившихся поспешили туда; в келлии все еще было темно, Старец не подавал голосу. Наконец принесли зажженную свечу и тогда увидели отца Серафима. Он стоял на коленях со сложенными на груди руками перед иконой Божи ей Матери «Умиление», перед ним на столе лежала открытая книга, листы которой слегка обгорели. Полагая, что Старец спит, братия попробовали осторожно его разбудить, но это было уже невозможно: дух его отлетел.

Весть о кончине святого Старца быстро разнеслась не только в пустыни, но и по окрестностям. Народ огромными толпами спешил в обитель поклониться останкам горячо любимого наставника. Все горько плакали, но особенно глубоко было горе дивеевских сестер, оставшихся теперь без руководителя и заботливого и любящего отца. В течение восьми суток тело угодника Божия лежало в соборе в им самим приуготовленном открытом гробу, с образом Преподобного Сергия на груди, который Старец сам просил себе положить. Погребен он был по правой стороне алтаря, на месте, выбранном им самим. Погребение отца Серафима совершено было настоятелем Саровской обители игуме- ном Нифонтом, в сослужении старейшей братии обители. Самый обряд был очень прост, но в этой простоте всеми чувствовалось какое-то необычайное и торжественное величие; чувствовалось, что Церковь Христова совершает всенародно свое великое торжество; это были похороны не простого инока, а великое в видимой простоте прославление праведника. При погребении не было сказано никаких слов: какое-то благоговейное умиление царило во всех, и никто не осмелился раскрыть уста на похвалу того, чья жизнь, чьи подвиги и чудеса были у всех на виду и в сердце. Все верили, что если молитвенник Русской Земли и разлучился с ними телесно, то духовно остается с ними неразлучно. Эта вера сделала могилу преподобного Серафима любимым местом духовного общения с ним его духовных чад во исполнение обещания Преподобного, данного им народу до кончины: «Когда меня не станет, вы ко мне на гробик ходите! Как вам время, вы и идите, и чем чаще, тем лучше. Все, что есть у вас на душе, что бы ни случилось с вами, придите ко мне, да все горе с собой и принесите на мой гробик! Припав к земле, как живому, все и расскажите, и я услышу вас, и вся скорбь ваша отляжет и пройдет! Как вы с живым всегда говорили, так и тут! Для вас я живой есть и буду вовеки!»