Судьба «неоконченной» симфонии Шуберта
«Неоконченная симфония» Шуберта открылась миру почти полвека спустя после того, как была создана.
Ее сочинил в 1822 году очень молодой человек, человек в то время неизвестный, материально неустроенный, ведущий бедную внешними событиями, однообразную жизнь. Незадолго до того он отказался от относительно обеспеченного положения учителя начальной школы, серьезно рассорился на этой почве с отцом и ушел из дома, чтобы всецело отдаться творчеству.
За этим семейным разладом стоял спор поколений.
Когда Шуберт показал Сальери свою гениальную песню «Маргарита за прялкой», тот назвал ее «пустячком». Признанный авторитет, чьи оперы блистали на сценах музыкальных столиц Европы, Сальери не понял, что шубертовский «пустячок» открывал в искусстве новые, далеко ведущие пути. Сам он был типичным представителем раннего классицистского стиля в музыке, стиля «условной холодной красоты» (Глюк), и тщательно оберегал его чистоту от вторжения чуждых влияний. Говорили, что он не пропускал ни одного представления моцартовского «Дон Жуана» только ради того, чтобы обратить внимание молодежи на «погрешности» этого произведения против «вечных» законов прекрасного.
Его вина перед историей в оценке «Маргариты за прялкой» была не столько следствием личных заблуждений, сколько отражением конфликта разных эпох. Маловероятно, чтобы другие композиторы конца XVIII — начала XIX столетий оказались более восприимчивы к шубертовской музыке. Только величие Бетховена, безмерно возвышавшегося над современниками, позволяло ему смотреть далеко вперед, поверх исторических и эстетических барьеров. Но скромный, застенчивый, далекий от большого света бывший школьный учитель не осмеливался приблизиться к этому гиганту и не догадывался о том, что одно его произведение, дошедшее до Бетховена, вызвало у него интерес. По иронии судьбы он преодолел свою нерешительность и пришел к Бетховену, когда тот лежал на смертном одре.
Однако и Бетховен в своем творчестве далек от Шуберта. Более того. Сам Шуберт, сочиняя симфонии и квартеты, долгое время оставался в плену классицистского строя мысли. Только в песне он сразу обрел свою индивидуальность и именно песенным творчеством приоткрыл дверь в новую, «психологическую эпоху» в музыке.
- Рекомендуем:
Сайт московских художников-шаржистов, основным видом деятельности нашей студии художников-шаржистов является рисование шаржа по фотографии на заказ и выезд шаржистов на праздники и рекламные акции. Портрет по фотографии на заказ — быстро и качественно! Пройдя по ссылке вы сможете ознакомиться с примерами работ и оценить качество.
Тому, кто не занимался хронологией творчества Бетховена и Шуберта, но знаком с музыкой Девятой симфонии одного и «Неоконченной» другого, может показаться невероятным, что они были созданы в одно и то же время. В 1824 году Бетховен завершил свою последнюю, «хоровую симфонию». Двумя годами раньше Шуберт «не завершил» свою Восьмую. Грандиозный масштаб бетховенского произведения, предельная (для тех лет) мощь внешнего звучания, богатейший тематический материал, который обобщал склад мысли всех предшествующих музыкальных школ вплоть до Баха и Палестрины, соответствовал глубокой философской насыщенности и острому драматизму титанической концепции композитора. Шубертовская же симфония воспринимается на этом фоне почти как камерная музыка, почти как интимное излияние. От необычной приглушенности звучания ее начальных тактов до сверкающих тембров второй части этого «укороченного» цикла Шуберт идет вразрез с твердо выработанными принципами симфонического письма предшественников. И действительно, не к Бетховену, не к Моцарту, не к Гайдну, а к вокальной лирике самого Шуберта восходит образный строй «Неоконченной симфонии».
Шуберт поднял бытовую песню до уровня высокой поэзии и открыл в ней не исчерпавшую себя по сей день тему в музыкальном искусстве, тему духовной значимости «маленького человека». Это не тот «маленький человек», которого сто лет спустя создал Альбан Берг в образе Воццека — всеми третируемого, беспомощного существа. Шубертовский герой воспринимается как «маленький» человек только в условном историческом плане, как антипод персонажу классической трагедии, оказавшей громадное воздействие на все монументальные музыкальные жанры века Просвещения. Пришедший из античной мифологии и древней истории, он являл собой символ силы, высокой героики, одерживающей победу над человеческими страстями. Шуберт же воспевает душевное богатство простого человека. Его герой — интеллигент, рожденный французской революцией. Чуждый обществу «мещан и торгашей», он компенсирует духовное одиночество тем, что сосредоточивается на внутреннем мире, с его тончайшими оттенками переживаний.
Для своей темы Шуберт нашел характерный круг интонаций, который прошел затем через весь XIX век. Сложился он под непосредственным воздействием новейшей, в основном немецкой лирической поэзии.
Все, кто когда-либо писал о Шуберте, отмечают одну характерную особенность: вне круга друзей у него нет биографии. С самых юных лет он был связан мощными духовными интересами с группой своих сверстников, с восторгом относившихся к творчеству современных им поэтов. В условиях жесточайшего меттерниховского режима все они были вольнодумцами и находились под надзором венской полиции. Такими же вольнодумцами были они в искусстве и горячо сочувствовали стремлению Шуберта воплотить в музыке атмосферу и образы новейшей лирической поэзии. Этот круг друзей оказался для композитора жизненно важной моральной и материальной опорой. Сам он был совершенно не приспособлен к тому, чтобы пробивать своим произведениям путь в мир признанного искусства. Выразителен такой эпизод. Ему помогли однажды установить контакт с ведущим оперным театром Вены. Но на все просьбы исполнительницы и управляющего театром облегчить сочиненную для них арию Шуберт ответил категорическим отказом.»Я ничего не меняю», — невозмутимо произнес этот «маленький человек», захлопнул партитуру и ушел.
Издательские фирмы были для него наглухо закрыты. Концертные организации игнорировали его произведения. И только друзьям, предпринимавшим героические усилия для того, чтобы привлечь внимание к музыке Шуберта, обязаны мы тем, что некоторые его песни, вдохновленные Гёте и Шиллером, Гейне и Шекспиром, Мюллером, Рельштабом и множеством других поэтов-романтиков, еще при жизни композитора вышли за стены его рабочей комнаты.
Не подобное ли духовное единство имел в виду Пастернак, когда в своем переводе»66-го сонета» Шекспира заменил слово оригинала «возлюбленная» (»my love») словом «друг».
Измучась всем, не стал бы жить и дня.
Да другу трудно будет без меня.
Образная сфера песенного творчества Шуберта столь обширна, что попытка охарактеризовать ее одной фразой привела бы к непростительному схематизму. Мы затронем здесь только две ее господствующие линии, которые непосредственно ведут к «Неоконченной симфонии». Это тема страдания и тема романтической мечты. Каждая преломилась в симфонически обобщенной форме в одной из двух частей цикла, образующих гармонично сопоставленные, законченные художественные картины.
Одна — тень, другая — свет.
В первой части, Allegro moderato, господствует настроение печали. Это не тот патетический образ, который характеризовал арии lamento предшествующего столетия. У Шуберта нет ничего театрального, ничего от драматического пафоса. Все здесь целомудренно сдержанно. Даже в моментах предельного возбуждения конфликты происходят только в душе героя.
Самые первые звуки Allegro — унисон виолончелей и контрабасов в низких регистрах на pianissimo — предвещают значительность последующих «событий». Тема главной партии, «распеваемая» гобоем и кларнетом на фоне тремолирующих струнных, воспроизводит оркестровыми средствами типичный для шубертов-ской песни прием: фортепианный аккомпанемент со своим собственным, остро выразительным тематизмом предвосхищает общую атмосферу и конкретный образ песни и неразрывно сливается с вокальной партией.
Эта трогательная «жалующаяся» музыка переносит слушателя в мир «Маргариты за прялкой» с ее душевным смятением, «Водного потока», где течение ручья сливается со слезами скорби, «Спокойно спи», олицетворяющей трагедию одиночества, и многих других песен, вплоть до безнадежно страдальческих тонов «Шарманщика».
Подобно тому, как в песнях Шуберта часто непосредственно сопоставлены контрастирующие по эмоциональному колориту эпизоды (вспомним «Липу», где безмятежная лирическая первая часть сметена взволнованным настроением последующего раздела, или «Форель» с ее чередованием солнечного света и неожиданно наступившего мрака), так в Allegro «Неоконченной симфонии» печальное раздумье мгновенно сменяется жанрово-бытовым образом, носителем объективного народного начала. Исполняемая виолончелями на фоне пульсирующего синкопированного ритма, эта мелодия отличается той изумительной красотой, о которой говорить словами трудно. Ее интонации, очищенные от традиционного оперного «лака», восходят к старинному и одновременно вечноживущему австро-немецкому фольклору. Только считанные, избранные мелодии мировой симфонической литературы могут сравниться с ней по выразительной силе.
На столкновении этих двух психологических состояний возникает внутренний драматизм сонатного allegro.
В нем предвосхищен мотив, характерный для более поздней симфонической литературы XIX века, — «интеллигент и общество». Именно так впоследствии противопоставит Берлиоз в симфонии «Ромео и Джульетта» одинокого, погруженного в размышления героя «карнавальному» веселью толпы. Так много лет спустя Чайковский объяснит появление в его Четвертой симфонии народной песни»Во поле березонька стояла». («Если ты в самом себе не находишь мотивов для радостей, смотри на других людей. Ступай в народ».)
Вторая часть — Andante con moto — идеальное воплощение духа поэзии в музыке. Это — картина созерцания красоты во всей ее неисчерпаемой силе. Пожалуй, только песня»Ты — мой покой» с ее спокойным и глубоким блаженством напоминает эмоциональную атмосферу Andante. Но колорит недосягаемой романтической мечты придает ей особую прелесть благодаря искрящемуся блеску инструментальных тембров (у деревянных духовых), тончайшим нюансам мелодии с ее таинственно повторяющимся фрагментом-рефреном, прозрачнейшим pianissimo общего звучания. Игра светотеневых тонов, эффект «таяния» в конце вызывают ассоциации с образом растворения человека в природе.
Ни над одной другой своей симфонией Шуберт не работал с таким вдохновением, так долго и упорно, как над Восьмой. Ни одна другая не воплощает в столь совершенной форме сущность шубертовского в музыке.
Ее первое публичное исполнение состоялось 37 лет спустя после смерти композитора 17 декабря 1865 года, после того, как неожиданно была обнаружена за пределами Вены рукопись партитуры. С тех пор не угасает сомнение в том, действительно ли Шуберт не окончил»Неоконченную симфонию».
Разумеется, при поверхностно-формальном подходе и с эстетических позиций столетней давности это произведение представляется не завершенным. Его двухчастная структура отклоняется от традиционной четырехчастности симфонического цикла, и к тому же она начинается и завершается в разных тональностях (си минор и ми мажор). Но в перспективе сегодняшнего дня становится ясно, что ее необычное построение лежит в русле типичных исканий своего века, в известном смысле опережает их. От пятичастной «Фантастической симфонии» Берлиоза до одночастной симфонической поэмы, созданной Листом, композиторы-романтики пытались решить проблему, как согласовать новый строй образов «психологической эпохи» со структурой классического цикла. Что же касается расхождения тональностей, то никому еще не приходила мысль воспринимать «Фантазию» Шопена как незаконченное произведение только потому, что она начинается и кончается в разных тональностях.
Рассеять все сомнения может только художественное впечатление. Единство образного строя симфонии, в которой соотношение частей вовсе не повторяет контрастное сопоставление первых двух частей традиционного цикла, ее внутреннее равновесие, все детали ее выразительной системы не допускают никакого вторжения извне. Любое добавление могло бы только нарушить эту удивительную гармоничность. Очень многое говорит тот факт, что Шуберт, начав сочинять третью часть, вскоре от нее отказался.
Первая в своем роде лирическая симфония, шубертовская «Неоконченная» более ста лет пленяет своим опоэтизированным преломлением образа внутреннего мира всех, кто только восприимчив к музыке. И ее немеркнущая красота, смею думать, сохранит свою власть над душами людей, «пока в подлунном мире жив будет хоть один пиит».
