Разгон обители

— Посмотри, какой месяц народился, крутой или пологий?

Я пошла и, вернувшись, сказала какой месяц. — Старушки умирать будут, — сказала Блаженная. И, правда, с 1-го января две недели все время были покойницы, даже не по одной в день.

А потом Блаженная стала говорить: — Какой год наступает, какой тяжелый год. Уже Илья и Енох по земле ходят...

Говорила об этом очень много, так что даже задержала меня до половины всенощной.

В воскресенье недели Мытаря и фарисея приехали изверги разгонять Саров. Это длилось до 4-ой недели Великого Поста.

*) О ней смотри в Приложении У мощей гробовым стоял в течение многих лет иеромонах Маркеллин. Управляющий Тамбовской епархией Архиепископ Зиновий находился в то время в Дивееве. Он вызвал о. Маркеллина и приказал ему взять мощи и скрыться с ними на Кавказе. Но тот отказался, сказав, что он, стоя столько лет у святых мощей, столько видел от них чудес, что уверен, что Преподобный и сейчас сам не дастся, За это о. Маркеллин был отставлен, и на его место поставили иеромонаха Киприана.

Выгонять монахов было трудно. У них почти у всех были отдельные келии с отдельными выходами, имелось по нескольку ключей. Сегодня выгонят монаха, а на завтра он опять придет и запрется. Служба в церквях еще шла. Наконец в понедельник Крестопоклонной недели приехало много начальства. Сгребли все святыни: Чудотворную икону Живоносного Источника; гроб-колоду, в котором лежал 70 лет в земле Батюшка Серафим; кипарисовый гроб, в котором находились мощи и другое. Все это сложили между Царскими покоями и северным входом Успенского собора, устроили костер, зажгли. Послушник Борис сумел сфотографировать, он приносил нам показать снимок этого костра. Мощи же Батюшки Серафима, то есть его косточки, как они были облачены в мантию и одежды, все это свернули вместе и вложили в синий просфорный ящик. Ящик запечатали, а сами •разделились на 4 партии, сели на несколько саней и поехали в разные стороны, желая скрыть, куда они везут мощи. Ящик со святыми мощами повезли на Арзамас через село Онучино, где и остановились ночевать и кормить лошадей. Однако, как ни хотели скрыть концы, но когда тройка со святыми мощами въехала в село Кременки, там на колокольне ударили в набат. Мощи везли прямо в Москву. Там их принимала научная комиссия. К этой комиссии сумел присоединиться священник Владимир Богданов. Когда вскрыли ящик, то по свидетельству о. Владимира, мощей в нем не оказалось. Я слышала это от его духовных детей. Это же говорил и покойный Владыка Афанасий, бывший после в ссылке вместе с о. Владимиром в Котласе.

Говорили, что приехав на ночлег, кощунники ящик со святыми мощами заперли в амбаре, а ключи взяли себе. Но сами сильно выпили.

После этого служба в Сарове прекратилась, и монахи разошлись кто куда. В те дни о. Маркеллин приходил к нам в корпус. Он не мог себе простить, что ослушался Владыку и доходил до нервного расстройства. В 31-32 годах он был арестован и послан в Алма-Ату. Пробыл там на пересыльном пункте Великий Пост 1932 года, а в Великую Субботу был отправлен этапом дальше, где вскоре и скончался. На четвертой неделе Великого Поста разогнали Саров, а после Пасхи явились к нам.

Начались обыски по всему монастырю, по всем корпусам. Описывали казенные вещи и проверяли все наши вещи. Была весна, все цвело, но мы ничего не видели. В эти тяжелые дни пошла я к блаженной Марии Ивановне. Она сидела спокойная безмятежная:

— Мария Ивановна, поживем ли еще спокойно? — Поживем. — Сколько? — Три месяца! Начальство уехало. Все как будто бы пошло опять своим чередом. Прожили мы ровно три месяца и под Рождество Пресвятой Богородицы 7/20 сентября 1927 года нам предложили уйти из монастыря. Все это лето монастырская жизнь днем проходила как будто бы своим обычным порядком, но как только начиналась ночь откуда-то прилетали совы, садились на крыши корпусов, и весь монастырь наполняли своим зловещим криком. И так было каждую ночь. Как только объявили разгон, совы сразу куда-то делись.

В то время жгли у нас в ссылке двое владык: архиепископ Зиновий Тамбовский и епископ Серафим Дмитровский. В самый праздник Рождества Богородицы владыка Зиновий служил обедню в Храме Рождества Богородицы. Певчие запели стихиру «Днесь, иже на разумных пресголех почиваяй Бог...» и не смогли даль«:е петь. Все заплакали, к вся церковь плакала.

Владыка Серафим служил обедню в Соборе. После обедни он произнес проповедь, а в ней были такие слова: сейчас каждому из нас поднесена чаша, но кто как ее примет. Кто только к губам поднесет, кто отопьет четверть, кто половину, а кто и всю до дна выпьет. Так же он говорил, что в монастыре все мы горели одной большой свечой, а теперь разделяемся каждая своей отдельной свечечкой.

В следующую ночь оба владыки, матушка игуменья, благочинные и некоторые старшие сестры были арестованы и отправлены в Нижний Новгород, а оттуда в Москву, где их освободили и предложили выбрать место жительства. После этого до самого Воздвижения служба в храмах еще продолжалась. Последняя служба была на Воздвижение, всенощная и обедня, в храме Всех скорбящих Радостей. После обедни певчие запели, как обычно в Прощенное воскресенье, «Плач Адама». Все сестры прощались. Вся церковь плакала.

В Сарове монахи ушли в понедельник 4-ой недели Поста, а мы на другой день Воздвижения. Тем и другим предстояло нести тяжкий Крест.

После разгона

С Воздвижения сестры не сразу разъехались, а поселились в Дивееве, Вертьянове и окрестных селах. В Казанской церкви, построенной матушкой Александрой, было два священника, и всегда велась ежедневная служба: заутреня, а затем и обедня. .Одинаково и в будни и в праздники. За обедней всегда было очень длинное поминовение. Дьякон поминал целый час на амвоне покойников. Настоятелем в то время был о. Павел Перуанский. Умер он на Пасху 1938 года в Арзамасской тюрьме митрофорным протоиереем. Говорили, что его вызвали незадолго до ареста и спросили:

— Ты пастырь или наемник? Он ответил: — Я пастырь. Вторым священником был о. Симеон. Он происходил из мастеровых и в 30-х годах по слабости человеческой снял. с себя сан-и стал работать на военном заводе в Вятке. Во время войны умер у станка.

Рассказывали мужики, что как-то раз приезжал он в Дивеево. В Арзамасе просился сесть в попутную машину, его узнали и предложили ехать в кабине. Но он отказался, лег в кузов и всю дорогу проплакал.

Дьяконом был о. Михаил Лилов. У него было много детей; жил в бедности. Вот он надумал снять сан. но было ему видение явилась первоначальница Дивеевской обители матушка Александра. Я помню как он читал в Великую Среду Евангелие на Литургии и прерывался от слез. Скончался одновременно с о. Павлом в Арзамасской тюрьме.

После разгона монастыря монашки, жившие еще в пределах обители ежедневно ходили в Казанскую церковь. Певчие пели и читали на клиросе. В церкви был свой большой слаженный хор. По просьбе прихожан и по благословению Игумении в последние годы перед разгоном и впоследствии до закрытия храма в 1937 году хором управляла наша монашенка, бывшая петергофская регентша Агафья Романовна Уварова. У нее был твердый характер, так что даже мужики ее боялись. На монастырские праздники служились всенощные. В Казанском храме и отпевали умерших сестер. Так прожили зиму, к весне многие сестры стали разъез жаться по родным. У некоторых по дороге все отбирали, и приезжали они к родным в том, что на них было.

Чувствуя близкий разгон обители большинство сестер заранее запаслись квартирами, а мы, несколько человек новеньких, жили одним днем и при разгоне деваться нам было некуда. Сняли мы какую-то худую избушку в Вертьянове, с провалившимся полом, полную блох. Так жить было нельзя. В селе Елизарьеве, в 7-ми верстах по направлению к Арзамасу, поселился у своего брата о. Иакова наш монастырский священник о. Михаил. Они нашли нам квартиру в Елизарьеве, и мы туда и перебрались на зиму.

В тюрьме

Зимой 1937 года нас очень много сидело в Арзамасской тюрьме. Дело в том, что после разгона монастыря, по словам начальника милиции Андреева, в Арзамасе жило 2000 монашек: с двух Арзамасских монастырей. Николаевского и Алексеевского; почти все Понетаевские, во главе с игуменией. Много поселилось и Дивеевских и из других окрестных монастырей. Некоторые устроились на работу, кто замуж вышел. Несколько сот душ попало в тюрьму. Там были и не только из городских монастырей, но и из Дивеева, со всех окрестностей. И вот одна из сидевших в тюрьме монашенка видит сон: Преп. Серафим ведет по двору двух монашек со словами: «Я своих любимцев в тюрьму веду». Просыпается, глядит в окно, а по двору тюрьмы идут наши сестры Паша и Маша.

Точно так же Вера Леонидовна Чичагова в это же приблизительно время видела сон: за столом сидят монашки, а Царица Небесная указывает, которых из них брать в тюрьму.

Приложение Блаженная Мария Ивановна была родом Тамбовская. При жизни старицы Прасковьи Ивановны ходила оборванная, грязная, ночевала под Осиновским мостом. Настоящее отчество ее было Захаровна, а не Ивановна. Мы спрашивали, почему же она Ивановной называется? Ответила:

— Это мы все блаженные Ивановны по Иоанну Предтече. Также и блаженная Наталия Дмитровна называлась Наталией Ивановной. Когда перед смертью блаженной Прасковьи Ивановны Мария Ивановна пришла к ней проситься остаться в монастыре, та ей ответила: — Только на мое кресло не садись. Но ее все-таки сначала поместили в келии Прасковьи Ивановны. Блаженная Мария очень много и быстро говорила, и складно так, даже стихами. Но сильно ругалась, особенно после 1917 года. Келья эта была у самых входных ворот и пришлось блаженную перевести вглубь монастыря, в богадельню, где она и прожила до разгона обители.

Рассказывала жившая в то время с нею сестра бывшей келейницы Прасковьи Ивановны Дуня.

— Мария Ивановна так ругалась, так ругалась, сил нету. Уж мы даже на улицу бегали. Раз я ее спрашиваю:

— Мария Ивановна, почему ты так ругаешься? Мамашенька ведь Прасковья Ивановна так не ругалась.

— Хорошо ей было блажить при Николае, а поблажи-ка при Советской власти!

Сначала она ходила по монастырю, любила блаженного дурачка Онисима. Называла его своим женихом, ходила с ним под ручки, а потом у нее отнялись ноги, и она либо сидела, либо лежала на постели. Это была высокой жизни прозорливица. Народ приходил и приезжал к ней отовсюду. Многим она открывала вс*ю жизнь. У нее бывал и очень почитал ее епископ Варнава (Беляев), викарий Нижегородской епархии. По его благословению для нее к разгону монастыря была построена келья в селе Пузе, в 18 верстах по направлению к Арзамасу. Туда же ее сразу после разгона монастыря отвезли и от всех закрыли.

Мне пришлось быть у нее во время разгона. Стала ее спрашивать как и что. Она много мне говорила. Описывала крестный ход.

— Вот идут с фонарями, с иконами, по грязи (во время разгона была страшная грязь) до Ардатова и обратно вернутся, как с крестным ходом (вот сколько десятилетий с крестным ходом ходим!).

Описывала избу худую на краю Вертьянова битком набитую. Спрашиваю: «Хорошо там?» — «Нет, плохо» (может быть тюрьма?). — «Больше ничего не помню.

В Пузе Мария Ивановна пробыла месяца 2-3. Когда Игумения поселилась в Муроме, к ней с отчетами явились старшие. Явилась и мать Дорофея, келейница блаженной Марии Ивановны: — Зачем ты Марию Ивановну в мир отдала? Бери обратно. Та поехала к ней в Пузу: «Мария Ивановна, поедешь со мной?» — «Поеду.» Сразу ее положили на воз, закрыли ватным красным одеялом и привезли в Елизарьево. Куда там ее девать? Пошли за советом к о, Михаилу с о. Иаковом, а те говорят: «Везите ее к девчатам (к нам с Тоней)» К нам ее и привезли неожиданно.

У нас она пробыла несколько дней, пока нашли квартиру и протопили — была зима. Там она и прожила зиму. Весной перевезли в Дивеево, сначала к немым (жили двое — брат и сестра — глухонемые), оттуда к Шатагиным. А в 30-м году, весной, перевезли блаженную на хутор возле Починок и наконец в Череватово, где она и скончалась в 1931 году, 26 августа, в ночь на праздник Владимирской иконы Божией Матери. В ту ночь была страшная гроза. На Череватовском кладбище она и похоронена.

Жили мы с Тоней (скончалась монахиней Серафимой в Покровском монастыре в Киеве) и часто к ней ходили. Она когда ругалась, а когда вдруг ласково скажет «Вот мои котятки пришли».

Много она при мне говорила и мне всю жизнь сказывала, и другим при мне. Раз как-то Тоня и говорит:

— Ты все говоришь, Мария Ивановна, монастырь! — Не будет монастыря!

— Будет! Будет! Будет! — та застучала изо всех сил рукой по столу. Она бы разбила себе руку, не подложи мы на стол подушку, чтобы не так было больно.

Всем сестрам (теперь в живых нет ни одной) она назначала в монастыре послушания: кому сено сгребать, кому Канавку чистить, кому что, а мне никогда ничего не говорила. Я как-то расстроилась и сажи ей: —- Мария Ивановна, а я доживу до монастыря? — Доживешь, — ответила она тихо и крепко сжала мне рука, даже больно придавила к столику.

Перед смертью Мария Ивановна всем близким к ней сестрам сказывала сколько они по ней прочитают кафизм до 40-го дня. Все это исполнилось в точности. А мне сказала, когда я была у нее в последний раз в октябре 1930 года:

— А ты по мне ни одной кафизмы не прочитаешь. И, действительно, ничего не прочитала. Вспомнила о ее словах уже в 40-й день, когда было поздно.

СЛОВО ЕПИСКОПА ПАРФЕПИЯ ПЕРЕД МОЛЕБНОМ В ДЕНЬ ПРОСЛАВЛЕНИЯ ПРЕПОДОБНОГО СЕРАФИМА САРОВСКОГО, ПРОИЗНЕСЕННОЕ В КАФЕДРАЛЬНОМ СОБОРЕ ХРИСТА СПАСИТЕЛЯ

Во имя Отца и Сына и Святаго Духа. Радуйся, православный русский народ! Из среды твоей Господь воздвиг сильнаго духом и великого Угодника, твоего молитвенника и предстателя перед Богом. «Он нашего рода», — вещала о Старце Серафиме ! Пречистая Дева, являясь ему во дни жизни его на земле, Великою радостью звучат для нас эти слова Царицы Небесной, потому что и мы дерзновенно можем сказать о Серафиме: он нашего рода; он плоть от плоти нашей и кость от костей наших. Но как возвеличил Его Господь! 1 Несметные толпы народа идут к нему, чтобы присутствовать на празднике его прославления, идет и Царь с Царицею, Князьями и боярами, чтоб поклониться святым останкам духовного богатыря. И посылает Господь славы ради Угодника Своего неисчетные милости чтущим память его; слепые видят, глухие слышат, хромые ходят, расслабленные восстают. В (Серафимовские дни чувствуется, что мы ближе к Богу и к небу. Нас приковали к земле грех и страсти? Но тот, кто великим трудом, молитвой и бдением томил томящего его, примером жизни и помощью подает и нам силы, чтобы и нам явиться победителями в борьбе с томящим нас грехом. Много в пас злобы и неправды. Но огонь любви и ласки, который горел в светлых очах Преподобного Серафима при жизни его, и которым и ныне пламенеет дух его перед Богом, разве не силен зажечь искру любви и в нашей душе и растопить великую силу злобы людской. На ангельских крыльях вознеслась душа его к Богу; примером своей жизни он влечет и пас па путь труда, молитвы и подвигов духовных и предстательством у Бога отверзает для пас двери неба. Молись и радуйся. Православный Русский народ! Слава Серафима — твоя слава. И ты, как он, силен смирением, терпением, в труде и страдании, и ты богатырь духа с твоею верою Православною, с Царем Самодержавным. Радость наша, отче Серафиме! Всемогущим ходатайством твоим у Царя Славы укрепи державу Царя нашего, разруши козни врагов Церкви Христовой, испроси у Господа нам мир и велию радость. Аминь.

Публикуется по тексту «Московских Ведомостей» от 21 июля 1903г Письмо обер-прокурора Святейшего Синода К. П. ПОБЕДОНОСЦЕВА Архимандриту СЕРАФИМУ (ЧИЧАГОВУ) от 22 ноября 1902 г.

Милостивый Государь, Высокопреподобный отец Архимандрит!

Святейший Синод, коему мною было предложено о таковом высочайшем повелении, озабоченный принятием надлежащих мер для подготовления предстоящего торжества почивающего в Саровской пустыне приснопамятного старца Серафима, нашел, что для приведения названной пустыни, а равно ближайшего к ней Серафимо-Дивеевского женского монастыря'" Нижегородской епархии, основанного старцем Серафимом, в положение, соответствующее условиям предстоящего торжества, надлежит безотлагательно приступить к различным мероприятиям, к осуществлению коих ныне Высочайшею волею призваны Ваше Высокопреподобие и Прокурор Московской Синодальной конторы, и что исполнение возложенного на Вас и Прокурора Московской Синодальной конторы поручения в значительной степени облегчит многосложные труды местных епархиальных начальств, связанные с предстоящим торжеством прославления отца Серафима. Имея за сим в виду, что при выполнении Вашим Высокопреподобием и Князем Ширинским-Шихматовым поручения, попечению и распоряжению Вашему и Прокурора Московской Синодальной конторы будут подлежать приведению в благолепный и соответствующий будующим торжествам вид: а) местности, прилегающей к могиле старца Серафима, б) монастырских помещений для приема лиц, имеющих прибыть на торжество, как по служебному долгу, так и по благочестивому желанию и могущих рассчитывать на гостеприимство обителей и в) мостов и дорог, проходящих по монастырской земле, а также принятие всякого рода предупредительных мер по приведению всего монастырского хозяйства в соответствие ожидаемому стечению богомольцев по случаю будущего торжества. Святейший Синод, определением от 29 текущего ноября за № 5—289 постановил: 1) на покрытие первоначальных расходов по выполнению Вашим Высокопреподобием и князем Ширинским-Шихматовым возложенного на Вас Высочайшею волею поручения ныне же предоставить Преосвященному Тамбовскому разрешить выдать из капиталов Саровской обители двадцать тысяч руб., поручив Преосвященному предписать начальству сей обители разменивать в пределах открываемого кредита, по требованию Вашему, процентные бумаги на наличные деньги, а пять тысяч рублей перечислить из того же кредита в переходящие суммы, состоящие в распоряжении Прокурора Московской Синодальной конторы, с тем, чтобы о потребных в дальней шей средствах Вы и Князь Ширинский-Шихматов представляли через Синодального Обер-Прокурора свои соображения Святейшему Синоду; 2) поручить Вашему Высокопрепо- добию и Князю Ширинскому-Шихматову о ьсех сделанных Вами и Князем Ширинским-Шихматовым распоряжениях доводить до сведения Преосвященных Тамбовского и Нижегородского, по принадлежности, а если по обстоятельствам дела будет признано необходимым возвести какие-либо новые постройки, то на сооружение таковых испрашивать разрешение местных Преосвященных; отчет же в израсходовании отпущенных из средств Саровской пустыни сумм, представить в свое время вместе с оправдательными документами Преосвященному Тамбовскому и 3) возложить на Преосвя щенных Тамбовского и Нижегородского особливое архипастырское попечение о содействии Вам, Милостивый Государь, и Князю Ширинскому-Шихматову в выполнении возложеного на Вас поручения.

О таковом Высочайшем повелении в распоряжениях Святейшего Синода имею честь уведомить Ваше Высокопреподобие, для сведения и должного исполнения, присовокуп- ляя, что об оных, вместе с сим поставляется в известность Князь Ширинский-Шихматов и что хозяйственному Управлению при Святейшем Синоде поручено удовлетворить Вас путевым довольствием.

Примите уверение в совершенном моем почтении и преданности.

К. Победоносцев

Примечание

Письмо обер-прокурора Святейшего Синода о. Серафиму (Чичагову) от 22 ноября 1902 г., печатается впервые, подлинник в фонде Чичаговых, хранящемся в Рукописном отделе ГБЛ.

ИЗ ВОСПОМИНАНИЙ Е. Л. ЧЕТВЕРУХИНОЙ

Какой же огромный пастырский талант оказался у него! Свои блестящие и интересные проповеди он стал говорить еще будучи студентом Духовной Академии, обладая красивым голосом и прекрасной дикцией. Мне довелось слышать его только раз, за всенощной под праздник Введения во храм Пресвятыя Богородицы, но до сих пор словно звучит в моих ушах его голос. Впоследствии Звездинский стал епископом Серафимом Дмитровским.

Был он сыном известного священника Иоанна Звездинского, настоятеля единоверческого храма в Москве. Овдовев, о. Иоанн жил с тремя детьми, — Иваном, Анной и Николаем. Коля, хотя и был с детства верующим, но любил и почитывать романы, и потанцевать, а в храм ходить ленился, тогда как старшие брат и сестра были более религиозны. Однажды, в субботу, когда Коле исполнилось 16 лет, звонили ко всенощной и старшие уже отправились в храм, Коля остался дома и уселся читать светскую книгу. Наскучив чтением, он решил пройтись и, гуляя,—дошел до храма Богоявления в Елохове. В то время народ уже выходил из храма и у Коли мелькнула мысль — вот находят же люди удовольствие в молитве. Потом круто повернул домой. И вдруг он почувствовал острую боль под мышкой правой руки. Боль с каждой минутой так усиливалась, что Коля едва дошел до дому. Отказавшись от ужина, слег в постель. Начались тяжкие страдания, продолжавшиеся неделями. Образовался под мышкой огромный нарыв, величиной в два кулака. Это было воспаление лимфатических .желез, может быть фурункулез. Никаких средств не жалел о. Иоанн, чтобы облегчить страдания бедного мальчика, но не гомеопаты, аллопаты не могли чем-либо помочь. Коля уже не мог ни есть, ни пить, ни спать от сильной боли. Он превратился в скелет, обтянутый кожей. Так прошло около двух месяцев. Все ждали уже его смерти. Операцию делать побоялись, так как только что был подобный случай с одним его знакомым, который после операции умер.

Однажды кто-то позвонил к отцу Иоанну, прислуга отперла. Вошел монах, просил доложить о нем батюшке. Отец сидел около умирающего сына, однако тотчас вышел навстречу гостю. Монах оказывается прибыл из Саровской пустыни. Узнав о горе о. Иоанна, он предложил принести образ старца Серафима. Это было года за два до его прославления. Монах сказал, что по молитвам старца Серафима бывает много исцелени, и что народ ходит на его могилу и служит панихиды. Отец Иоанн попросил монаха принести такой образ. Монах много слышал доброго об отце Иоанне, давно хотел его увидеть, поэтому и пришел к нему. Через некоторое время был прислан образ Батюшки Серафима и чадолюбивый отец сейчас же принес его своему больному сыну, объяснив, что уже многие больные, прибегавшие с верой к святому Старцу, получают по его молитвам исцеление. Коля, как он рассказывал Илье Николаевичу, подобно утопающему, схватился за этот образ, поцеловал его и прижал к больному месту. «Никогда я так в жизни не молился, — признавался он, — тут же у меня вырвался обет посвятить себя служению Богу, если Он даст мне исцеление». Вскоре Коля заснул, до этого он много ночей совсем не спал, а тут вдруг крепко заснул. Во сне, как говорили его близкие, он несколько раз прижимал к губам изображение Старца. Среди ночи все вскочили на Колин крик: «Няня Анюта, посмотрите, я весь мокрый». Прибежали родители и увидели: нарыв прорвался и гной в изобилии пролился на белье и постель мальчика.

Отец хотел тотчас же послать в Саров телеграмму с просьбой отслужить панихиду на могиле о. Серафима, но почему-то, как это бывает, телеграмму сразу не послали. Потекли дни за днями, нарыв хоть и прорвался, но никакие средства не помогали заживлению ран. Она оставалась отверзтой. Наконец о. Иоанн послал нужную телеграмму в Саров, и вскоре получили ответ: панихиду отслужили. По получению телеграммы Коля опять крепко заснул, как в ту чудную ночь, и когда проснулся, вся семья убедилась в великой силе молитв, нового, пусть еще и не прославленного угодника Божия О.Серафима. Рана затянулась, и ни к каким докторам больше не стоило обращаться. Позже Звездинский показывал Илье Николаевичу то место, где был нарыв — даже следа не оставил.

Николай быстро окреп и поправился. Но с постели он приподнялся уже не тем легкомысленным мальчиком, каким был до болезни, в душе его возгорелась горячая вера и любовь к Богу.

Через некоторое время о. Иоанн Получил из Святейшего Синода письмо с просьбой написать Службу Батюшке Серафиму. Этого хотел и Государь, который узнал о случившемся чуде в семье протоиерея. Но о. Иоанн был без образования, вышел из начетчиков, писать службы ему никогда не приходилось. И он написал в Синод отказ, но воля Божия была другая — его не оставили в стороне. Вскоре он снова получил письмо с той же просьбой. И на это письмо о. Иоанн ответил отказом. По воле божией о. Иоанн в третий раз получил пакет с просьбой написать Службу о. Серафиму. И опять о. Иоанн потянулся к перу, чтобы обмакнуть в чернила и отказать. Но в этот момент он услышал приближающиеся чьи-то шаги, и вдруг с правой стороны от себя увидел стоящего Старца. Именно таким изображали Саровского Серафима. Старец глядел на о. Иоанна Звездинского и ласково улыбался. Отец Иоанн от неожиданности ничего не мог выговорить, а Старец обошел его стул и с тою же улыбкой снова посмотрел на Батюшку. О. Иоанн, наконец, опомнился и стал звать к себе кого-то из детей. Батюшки Серафима уже не было около него. Это чудное видение блаженного подвижника подсказало сердцу о. Иоанна, что Старец сам хочет, чтобы Служба ему была составлена именно о. Иоанном, и что он поможет ему в этом деле. Отец Иоанн написал в Синод, что он согласен на его предложение. Помолившись, Иоанн Звездинский приступил к делу. Позже свидетельствовал, что когда он составлял Службу, то часто видел около себя живого Серафима Саровского, различал каждую его морщинку на лице; был бы художником, нарисовал бы о. Серафима на бумаге.

Службу о. Иоанн Звездинский создал за месяц. Быстрота невероятная для понимающих людей! В Синод было прислано несколько Служб, но лучшая из всех получилась Служба, принадлежащая перу о. Иоанна. Она принята Православной Церковью и помещена в июльской Минеи. Дважды в год мы прославляем угодника Божия устами о. Иоанна.

Когда настало время прославления святых мощей Старца, о. Иоанн поехал на это торжество, взяв с собой Колю. Дорогой Батюшка простудился и потерял голос. Но в Сарове Государь изъявил желание, чтобы за всенощной канон Святому читал тот, кто его написал. Что было делать? Коля просто решил этот вопрос: он посоветовал батюшке испить маслица от лампады пред мощами Старца Серафима. И когда Звездинский выпил несколько капель этого маслица, голос к нему вернулся и он читал канон бодро, как юноша, на что и обратил внимание Государь: « Я думал услышать старческий голос, а это читает молодой человек», — его слова.

По возвращении в Москву о. Иоанн хотел торжественно внести в свой храм образ Преподобного Серафима, но весь причт вдруг восстал против желания священника — люди продолжали продолжали признавать только иконы древних святых. И вскоре после отказа у всех у них тяжело заболели старшие дети. То было так поразительно, что люди увидели в этом наказании вразумление Божие, раскаялись в том, что они не признали нового Угодника Божия, и со смирением обратились к о. Иоанну с просьбой внести в храм образ Преподобного Серафима, что вскоре и было сделано. Дети поправились. Николай Иванович, закончив семинарию, поступил в Московскую Духовную Академию. Он, должно быть, был на третьем курсе, когда туда поступил Илья Николаевич в 1907 году.

Когда постригали Николая Ивановича, его нарекли в иночестве Серафимом, в память того замечательного чуда, которое, и стало причиной его желания послужить Богу в иноческом образе. Сделавшись епископом города Дмитрова, он так привлек к себе паству, что когда служил, собор был переполнен народом и были разительные случаи обращения закоренелых грешников к праведной христианской жизни. По большим праздникам он покупал много муки (время было тогда голодное) и церковницы развешивали ее по 10 фунтов и раздавали бедным, о которых Владыка тщательно разузнавал.

По красоте и блеску его интереснейших проповедей народ прозвал его «Среброустом». Слышно, что он где-то закончил свое земное поприще. Да будет ему вечная память о Господе и у людей!»

Примечание