Преподобне отче Серафиме.

Об изданной в 1903 г. Серафимо-Дивеевской Летописи архимандрита Серафима (Чичагова)

Прежде чем приступить к продолжению Летописи Серафимо-Дивеевского монастыря, хочу сказать коротко о том, что написано в Летописи, изданной в 1903 г., перед самым прославлением.

Вся церковная Россия ждала прославления преп. Серафима, [имелись] многие сотни свидетельств об исцелениях, полученных людьми от батюшки Серафима, с запросами, когда же он будет причислен к лику святых, но все не было решения Святейшего Синода о его канонизации.

Как ни бился Леонид Чичагов, накануне своего губернаторства оставивший все и принявший священнический сан, доказывая всем, что вся Россия ждет канонизации, решение этого вопроса все откладывалось и откладывалось, пока наконец Государь Николай II, ознакомившись с материалами, дал повеление: «Немедленно прославить!»

Таким образом, исполнилось предречение преп. Серафима, сказавшего: «Того царя, который меня прославит, я прославлю». Об этом я слышал десятки раз от дивеевских сестер, так как при написании Летописи были еще живы монахини, которым это говорил батюшка Серафим.

Вот почему архимандрит Серафим привел в Летописи многие сотни свидетельств о чудесах Преподобного. Теперь уже никто не сомневается, что преп. Серафим - святой, но в то время это было очень нужно.

Очень много места в Летописи уделено страшной смуте, которую устроил лжеученик батюшки Серафима Иван Тихонов, послушник Саровского монастыря.

Очень долго ее не могли одолеть ни дивеевские блаженные Пелагея Ивановна и другие, ни саровское священноначалие, ни приснопамятный митрополит Московский Филарет, пока сам Государь Александр II не повелел Святейшему Синоду произвести строжайшее расследование.

Митрополит Филарет писал десятки писем и Св. Синоду, и обер-прокурору Св. Синода графу Толстому, пока наконец через 12 лет большой смуты следственная комиссия выяснила все. Ученик был удален из Дивеева, и матушка игумения Мария была восстановлена в своих законных правах, и смута кончилась.

Но какой ценой?! Ценой потрясений основных канонических правил, [гласящих], что никакой архиерей не может вмешиваться в распоряжения другого епархиального архиерея. А епархиальный Нижегородский сам был в какой-то мере во власти этого страшного человека, который пролез в экономы архиерейского дома этой епархии.

Пришлось митрополиту Филарету обращаться в Св. Синод, чтобы назначили следствие, а он. Нижегородский епископ, не обращая внимания на распоряжение Св. Синода, назначил свою следственную комиссию, находившуюся под полным влиянием этого [лжеученика], теперь уже иеромонаха Иоасафа.

Не желая нарушать [правило] канонического невмешательства, Св. Синод принужден был изъять Дивеевский монастырь из ведения Нижегородского епископа и передать его Тамбовскому епископу Феофану Затворнику. Только тогда Дивеев освободился из-под власти этого страшного человека.

А ведь этот иеромонах Иоасаф, бывший послушник, старался разрушить все, что так настойчиво требовал преп. Серафим: велел закрыть обе монастырские Рождественские церкви, сестры должны были ходить в приходскую Казанскую церковь. Весь строительный материал, приготовленный для большого Дивеевского собора, обратил на постройку небольшой деревянной Тихвинской церкви. Забрав все имевшиеся у обители деньги, не возвратил их даже после того, как был изгнан вон. Без всякой вины, через Нижегородского архиерея Нектария, отстранил от управления матушку игумению Марию и назначил свою ставленницу, несмотря на протесты 400 сестер, опираясь на своих 40 - 60, в число которых входили и отсутствовавшие при опросе сестры, слабоумные, запуганные репрессиями.

Когда сестры упали в ноги архиерею, прося его оставить их любимую начальницу Марию, то он ушел, распихивая ногами лежавших в ногах сестер. Трудно всему этому поверить, но архимандрит Серафим привел массу документов и свидетельских показаний в своей Летописи. Вот почему преп. Серафим так сердечно благодарил его за Летопись.

Ведь этот злокозненный иеромонах и писал и говорил, что преп. Серафим ему поручил попечение о дивеевских сиротах. Он издал Житие преп. Серафима и нечто вроде летописи, которыми смог ввести в заблуждение в Петербурге придворных дам и даже Государыню, он был в то время какой-то всесильный человек.

2. Прославление преп. Серафима Саровского

Повеление государя о прославлении преп. Серафима не подлежало никакому промедлению, и началась грандиозная подготовка к нему. Прежде всего надо было построить помещения для массы паломников.

Владыка Серафим рассказывал мне: «Я знал, что со всей России прибудет колоссальное количество паломников, поэтому построил шесть четырехэтажных корпусов, конечно, только для части паломников: духовенства, иночествующих и господ, потому что для всех невозможно было, ведь пришло и приехало на торжества прославления 300 тысяч паломников, которые расположились на всех свободных от леса участках вокруг монастыря».

Государь объявил, что он приедет со всеми Великими Князьями. Трое бывших в то время митрополитов поспешили сообщить о своем присутствии на прославлении. Архиереев и духовенства было вообще несчетное количество. Государь на личные средства заказал неописуемой красоты сень для мощей Преподобного. Четыре колонны, украшенные малахитом, яшмой, золотом, великолепными драгоценными лампадами, все разные, именные, которые прислали Великие Князья от своего имени, капители колонн были сверху украшены иконами шестикрылых серафимов, эти колонны поддерживали верх этой величественной сени, с которой спускались драгоценные великокняжеские разноцветные лампады, изготовленные ювелирами.

Подобное Саровским торжествам Россия не помнит. Когда начался крестный ход с мощами Преподобного вокруг храма, весь народ плакал от радости, видя, как все Великие Князья во главе с Государем несли на своих плечах великого Угодника Божия, а самый лучший в России церковный хор воспевал гимны в честь прославляемого святого. Наконец процессия вошла в собор, и гроб с мощами был установлен на своем месте, после чего каждый делал земной поклон на ступеньках сени и прикладывался к открытому челу батюшки Серафима. Сколько произошло исцелений - счету нет. Опишу только одно из них, о котором мне рассказывал наш иеродиакон, который был тогда мальчиком и стоял у самой сени.

Подвели к ступенькам сени человека, согнутого в дугу так, что голова его была недалеко от его колен. Все расступились, чувствуя, что, может быть, они увидят Евангельское чудо выправления позвоночника Господом нашим Иисусом Христом у женщины, «которую сковал сатана» (Лк. 13, 16). Это был подобный больной, и воцарилась гробовая тишина. Все взоры были устремлены на него. И вот его подвели и поставили на первую ступеньку, в абсолютной тишине раздался треск костей позвоночника, и он стал выпрямляться во весь свой богатырский рост.

Ужас объял всех, началось неудержимое рыдание - это чудо потрясло всех и осталось в памяти на всю жизнь. Больной наклонился и приложился к главе батюшки Серафима и сам, са- мостоятельно стал отходить. Люди целовали его одежды, так как только что этого человека коснулась благодать Всесвятаго Духа, исцелившего его по молитвенному предстательству преп. Серафима.

С этого времени началось безконечное паломничество в Саров и Дивеев. Государь, по совету архимандрита Серафима, пожелал посетить Дивеевский монастырь. Те монахини, которые помнили это торжество прославления, рассказывали мне, что они трое суток не спали, и удивительно, что и спать не хотелось, такое было духовное состояние радости.

К тому времени уже было более тысячи инокинь. А вскоре после торжеств число их достигло двух тысяч. Игумения в то время была величественная Мария Ушакова, которая, отпраздновав свое 25-летие игуменства, была украшена четырьмя на- персными крестами, вплоть до последнего, из кабинета Его Величества. Дождавшись прославления батюшки Серафима, она вскоре отошла ко Господу, благословив на игуменство свою любимую келейницу и помощницу по управлению монастырем матушку Александру, про которую Феофан Затворник сказал, что «она - орел». Подлинно так! Орел поднебесный и по жизни, и по управлению монастырем. Так было положено начало не выборам игумений, а благословению правящей игуменией, как наместницы Царицы Небесной.

Начался расцвет Серафимо-Дивеевского монастыря, будущей женской Лавры, града Царицы Небесной, Ее Четвертого избранного Удела.

Чудотворный портрет матушки-первоначальницы Александры

Вот что об этом портрете писал архимандрит Серафим, будучи сам прекрасным иконописцем: «Дивеевский собор украшался удивительной иконописью собственной монастырс- кой работы, нигде не встречаемой в других обителях во всей России. По молитвам преп. Серафима Господь послал в Дивеевскую обитель несколько сестер, между которыми в особен- ности отличалась и поныне стоит во главе живописного корпуса мать Серафима. Ее кисть чрезвычайно нежна, дает настоя- щий свет и выражение ликам святых праведников и может быть отличима от встречаемых других иконописных икон».

«В келий матушки-первоначальницы находился портрет ее, сходство с которым удостоверяла ее послушница Евдокия Мартыновна, и еще ее портрет, скопированный дивеевскими мона- хинями, замечательный тем, что как сестры обители, так и посторонние лица видели, как он по временам оживает, улыбает- ся, глаза блестят или, наоборот, делаются суровыми, грозными, тускнеют.

Этот портрет, по бывшим при нем исцелениям, считается в обители чудотворным».

Так писал архимандрит Серафим. Могу засвидетельствовать и я, что этому портрету дана благодать Божия, так называемого « живого образа». К нему подводили нас, как и абсолютно всех, чтобы узнать, как надо встречать того или иного паломника.

Архимандрит Серафим писал, что нигде не встречаются такие «живые образы». Но так было в 1903 году, во время же обновления икон в 1922-1923 годах в Таганроге образ Спасителя в рост человека, который обновился, был настолько живым, что люди падали на колени, подходя к нему. Упал на колени и я, простоял долго, слезы лились безудержно - Спаситель был живой, каким Он был в Святой Земле, воскрешая мертвых. Это нельзя передать никакими словами, все земное не существует, и вы чувствуете, что перед вами Творец мира, звездных миров, Господь всего существующего на земле и на небе. Потом, когда с иконы была сорвана серебряная риза, образ был прекрасный, но уже далеко не такой, как был во время обновления. Ведь то было проявление законов не земных, а Царствия Небесного.

Такой живой дивеевский образ преп. Серафима был в главном соборе с левой стороны, к которому вели семь ступенек. Он был в серебряной ризе, но это не мешало: все было в лике Преподобного, он был именно такой, какой батюшка Серафим теперь в Царствии Божием, - непередаваемый.

Когда же я увидел этот образ в Муроме, когда Дивеев был в миру, это был уже не тот небесный образ, это было скорбное время для всех сестер, живших в это время в миру. Об этом предстоявшем времени изгнания нам все время говорили сестры в середине двадцатых годов.

В один из наших приездов в Дивеев, в 1923 году, мы все жили по благословению матушки игумени Александры в очень хорошем доме у Наталии Давидовны, рядом с домом М. В. Мантурова, - она же готовила и обед на всю нашу приехавшую «братию». Каждый день я шел к дорогим могилкам у Казанской церкви и часто заходил в незабываемую келию матушки- первоначальницы.

Войдя в келию и поцеловав по обычаю матушкин портрет, встречаю начальницу этого корпуса матушку Эмилию, она очень взволнованно говорит мне: «Ах, какие милые молодые супруги только что ушли отсюда, видно было, что они любят друг друга, но молодая госпожа была какая-то странная, похоже было на то, что она одержима злым духом. Мы ее подвели к портрету матушки, она поцеловала и, закричав сильно, стала падать. Мы ее подхватили и отнесли на матушкину лежанку около печки, и она затихла, как бы уснула. Пролежав некоторое время, она поднялась, но встала совершенно здоровой, бодрой, радостной и сказала: «Теперь все прошло!», - да это и видно было, и они начали от радости безудержно плакать и рыдать, благодаря матушку Александру за исцеление. Плакала и я с ними, - продолжала матушка Эмилия, - и говорю им: «Теперь идите и будете читать в знак благодарности Житие матушки». Оно было короткое, в синем бархатном переплете с золотым крестом. Не могли дочитать до конца, хотя и читали попеременно, слезы душили их».

Воистину портрет этот матушкин был чудотворным.

4. Посещение Серафимо-Дивеевского монастыря Их Величествами

Подробности этого посещения Дивеева рассказала мне матушка игумения Александра.

Во время пребывания Их Величеств в Дивееве, при осмотре величественного собора и высказанного Ими одобрения всего виденного, сестрами были пропеты тропарь и кондак преподобному Серафиму на чудеснейший дивеевский распев композиции дочери архимандрита Серафима, монахини, управлявшей дивеевским хором из 40 инокинь, который отличался поразительной гармоничностью и в котором совершенно не было слышно отдельных голосов.

Эти дивеевские распевы сохранялись до самого закрытия монастыря.

Моя матушка, будучи сама церковным композитором, восхищалась этими распевами больше, чем всеми другими, существующими в настоящее время: киевским, знаменным и другими.

Она подходила к самому хору, который на некоторые песнопения выходил к самому амвону, и пыталась услышать отдельные голоса, и не могла, потому что их не было слышно. «Это ангельское пение», - говорила она.

Дивеевское пение наложило отпечаток на матушкино церковно-певческое творчество.

Очень понравилось Их Величествам и дивеевская церковная живопись и иконопись, которые почти не отличаются одна от другой, так как собор был расписан сестрами во главе с начальницей иконописной мастерской матушкой Серафимой. Государь, как известно, создал Комитет церковной иконописи, которому всегда покровительствовал сам.

Дивеевский главный собор был Свято-Троицкий, правый придел в честь иконы Царицы Небесной «Умиление» и левый, после прославления преп. Серафима, был посвящен новоявленному Угоднику Божию Серафиму.

Во время прославления в Дивееве жила знаменитая на всю Россию Христа ради юродивая блаженная Паша Саровская, которую очень почитал архимандрит Серафим и много раз фотографировался с ней у крыльца ее келий. Государь был осведомлен не только о Дивееве, но и о Паше Саровской от архимандрита Серафима. И Государь со всеми Великими Князьями и тремя митрополитами проследовал из Сарова в Дивеев. В экипажах они все подъехали к келий блаженной Паши. Матушка игумения, конечно, знала об этом предполагавшемся визите и приказала вынести из келии все стулья и постелить большой ковер. Их величества, все Великие Князья и митрополиты едва смогли войти в эту келию.

Параскева Ивановна сидела, как почти всегда, на кровати, смотрела на Государя, а потом сказала; «Пусть только царь с царицей останутся».

Государь извиняюще посмотрел на всех и попросил оставить его и Государыню одних, - видимо, предстоял какой-то очень серьезный разговор. Все вышли и сели в свои экипажи, ожидая выхода Их Величеств.

Матушка игумения выходила из келий последней, но послушница осталась. И вдруг матушка игумения слышит, как Параскева Ивановна, обращаясь к царю с царицей, сказала: «Садитесь». Государь оглянулся и, увидев, что негде сесть, смутился, а блаженная говорит им: «Садитесь на пол». (Вспомним, что Государь был арестован на станции Дно!)

Великое смирение - Государь и Государыня опустились на ковер, иначе бы они не устояли от ужаса, который им говорила Параскева Ивановна.

Она им сказала все, что потом исполнилось, т. е. гибель России, династии, разгром Церкви и море крови. Беседа продолжалась очень долго. Их Величества ужасались. Государыня была близка к обмороку, наконец она сказала: «Я вам не верю, этого не может быть!» Это ведь было за год до рождения наследника, а они очень хотели иметь наследника, и Параскева Ивановна достала с кровати кусок красной материи и говорит: «Это твоему сынишке на штанишки, когда он родится, то поверишь тому, о чем я говорила вам».

С этого момента Государь начал считать себя обреченным на эти крестные муки и позже говорил не раз: «Нет такой жертвы, которую я бы не принес, чтобы спасти Россию».

Не об этом ли самом предупреждал отец Иоанн Кронштадтский? Он не говорил, а кричал: «Вы не можете себе представить, что грядет на Россию!»

В Дивееве в эти годы жила почтенная старица казначея матушка Людмила. Когда мы у нее были, она сказала: « В нашей катастрофе, происшедшей в России, виновны мы все: от царя до последнего нищего!»

Все сословия в России вели себя безумно, несмотря на многие предупреждения.