Untitled
Видение Дивеевской старицы
Зима лихолетья 1917 года
Зимняя ночь и трескучий мороз на дворе,
Ели и сосны безмолвно стоят в серебре.
Тихо, безлюдно, ни звука не слышно кругом,
Бор вековой позабылся таинственным сном.
В сизом тумане над белой поляной одна
Робко, как призрак, скользит золотая луна,
Блещет огнями на рыхлых алмазных снегах,
Ярко играя на скитских червонных крестах.
Мирно обитель в сугробах навеянных спит,
Только вдали огонек одинокий блестит.
В келье сосновой, окутанной трепетной мглой,
Жарко лампада горит пред иконой святой.
Пламя, мерцая, то гаснет, то, вспыхнув, дрожит,
Старица Ксенья на образ с любовью глядит.
Катятся слезы из стареньких, слепеньких глаз,
Шепчут уста: «О Господь, заступись Ты за нас!
Гибнет Россия, крамола по Царству растет,
Мутит нечистый простой православный народ.
Кровь обагрила родные леса и поля,
Плачет и стонет кормилица наша земля.
Сжалься, Спаситель, над темной, безумной страной:
Души смири, распаленные долгой войной.
Русь Православная гибнет, на радость врагам,
Сжалься, Господь, не карай нас по нашим грехам.
Боже Великий, создавший и твердь и моря,
К нам снизойди и верни нам родного Царя!..»
Зимняя ночь и трескучий мороз на дворе,
Ели и сосны безмолвно стоят в серебре.
Тихо, безлюдно, ни звука не слышно кругом,
Бор вековой позабылся таинственным сном.
Жарко лампада горит пред иконой святой.
Старица смотрит — и видит Христа пред собой:
Скорбные очи с любовью глядят на нее,
Словно хотят успокоить, утешить ее,
Нежно сказать: «Не печалься, убогая дщерь,
Духом не падай, надейся, молися и верь».
Робко лампада, мерцая во мраке, горит,
Старица скорбно во мглу, в безнадежность глядит.
Смотрит — и видит, молитву честную творя,
Рядом с Христом — самого страстотерпца-Царя.
Лик его скорбен, печаль на державном лице,
Вместо короны стоит он в терновом венце,
Капли кровавые тихо спадают с чела,
Дума глубокая в складках бровей залегла.
Смотрит отшельница, смотрит, и чудится ей —
В облик единый сливаются в бездне теней
Образ Господень и образ страдальца-Царя...
Молится Ксенья, смиренною верой горя:
«Боже Великий, Единый, Безгрешный, Святой,
Сущность виденья рабе бесталанной открой,
Ум просветли, чтоб могла я душою понять
Воли Твоей недоступную мне благодать!..»
Зимняя ночь и трескучий мороз на дворе,
Ели и сосны безмолвно стоят в серебре.
Тихо, безлюдно, ни звука не слышно кругом,
Бор вековой позабылся таинственным сном.
Жарко лампада пред образом Спаса горит,
Старица Ксенья во мглу, в беспредельность глядит.
Видит она — лучезарный, нездешний чертог,
В храмине стол установлен, стоит поперек:
Яства и чаши для званых рядами стоят,
Вместе с Исусом Двенадцать за брашной сидят,
И за столом, ближе всех одесную Его,
Видит она Николая, Царя своего.
Кроток и светел его торжествующий лик,
Будто он счастье желанное сердцем постиг,
Будто открылись его светозарным очам
Тайны, незримые нашим греховным глазам.
Блещет в алмазах его драгоценный венец,
С плеч ниспадает порфиры червленый багрец,
Светел, как солнце, державный, ликующий взор,
Ясен, безбрежен, как неба лазурный простор.
Падают слезы из стареньких, слепеньких глаз:
«Батюшка-Царь, помолись ты, кормилец, за нас!» —
Шепчет старушка, и тихо разверзлись уста,
Слышится слово, заветное слово Христа:
«Дщерь, не печалься. Царя твоего возлюбя,
Первым поставлю Я в Царстве святых у Себя!»
Зимняя ночь и трескучий мороз на дворе,
Ели и сосны безмолвно стоят в серебре.
Тихо, безлюдно, ни звука не слышно кругом,
Бор вековой позабылся таинственным сном.
25 ноября 1922 г.
Угодник
(Памяти преподобного Серафима Саровского)
Старец Божий, старец кроткий,
В лаптях, с палкою простой,
На руке иссохшей четки,
Взор, горящий добротой.
Сколько дивного смиренья
В страстотерпческих чертах,
Дивный дар богомоленья
Лег улыбкой на устах
Тяжким подвигом согбенный
Он идет, гонец небес,
Прозорливый, вдохновенный
Полный благостных чудес.
Благодатной силой веет
На молящих от Него.
Гордый разум цепенеет
Перед святостью Его.
1933.
г. Ницца
А. Ладыгин
Серафим Саровский
Лишь услышишь: «Саровский отец Серафим» —
Будто благовест сердца коснется;
И что связано с ним, с этим русским святым,
Как виденье в душе пронесется.
И крылатой мечтой устремишься туда,
Где сходились России дороги
И текла через Старца живая вода
Тем, кто жаждал спасения в Боге...
Долгожданная встреча: согбенный, седой
Выйдет Старец из келлии тесной,
Скажет: «Радость моя! Долго ждал я тебя.
Что ж ты медлил, мой друг неизвестный?
Отряхни же от ног пыль окрестных дорог,
По которым искал ты так тщетно
То, что может подать только любящий Бог,
Если веришь ему беззаветно».
И уйдет как-то вдруг весь душевный недуг
И вопросам не надо ответа.
И оттает душа — о, как жизнь хороша
Под лучами Фаворского света!
1978. Австралия
Св.-Серафимовский храм в Брисбене.
Церковная школа
Татьяна Шорыгина
Святой целитель
«Бог гордым противится,
смиренным же дает благодать».
Библейская мудрость
Астрологам и колдунам не верю!
Кому открыты тайны бытия
И мудрости Божественные двери?
Тому, кто чист душою, как дитя.
Живущему в гордыне и пороках
Быть не дано всеведущим пророком!
Но в преподобном старце Серафиме
Ни капли не было тщеславья и гордыни.
Отца Небесного он слушался смиренно
И верил только сердцу одному,
А не бесстрастному и трезвому уму.
Как редко принимаем мы решенья
По первому живому побужденью!
А ведь оно дано нам Небесами:
Попавшему в беду помочь хоть чем-нибудь —
Ободрить словом, руку протянуть,
Не думая о том, что после будет с нами.
За подвиги, любовь и послушанье
Бог Серафима наградил всезнаньем
И высшим даром — даром прорицанья.
В сплетенья сложном судеб и страстей,
Казалось, видит он сердца людей
И знает то, что им всего важней.
Он омывал в источнике святом,
Он врачевал молитвой и постом,
Одним прикосновеньем рук своих
Он исцелял увечных и слепых,
Из тьмы глухой он выводил заблудших,
От тяжести грехов освобождая души.
Так говорил он с каждым человеком,
Как будто знал его давным-давно
И видел все, что в жизни суждено.
Он повторял: «Я, Серафим,— убог.
Не я лечу, а Всемогущий Бог!»
Сила молитвы
Черемухою пахло майской.
От лепестков ее река
Была белее молока,
И заливался песней райской
В душистом облачке ветвей,
Как дух бесплотный, соловей
В глухом овраге возле речки.
У входа в келью на крылечке
Сидел устало Серафим,
Казалось, поджидал кого-то.
Вдруг пыль взвилась у поворота —
Лихой отважный генерал
В Саров на тройке прискакал,
Чтоб попросить благословенья
Святого Старца...
Он сам себя не узнавал:
Боялся он идти в сраженье,
Предчувствовал, что смерть свою
Он встретит в первом же бою».
Все понял Серафим без слов.
Позвал его с собою в дом,
Благословил своим крестом
Нательным, медным, а потом
Прижал его к груди своей,
Дал освященных сухарей
И окропил водой святой:
«С тобой хранитель — Ангел твой!»
Прошли года, но генерал
Минуту эту вспоминал.
Тяжелым выдалось сраженье,
Войска попали в окруженье,
Спасла его молитва Серафима!
Серафим Саровский
Берегу старинную икону:
Серафим Саровский — мой святой,
Близок он мне духом непреклонным
И смиренной кроткой добротой,
Истовою страстностью молений,
Не слабевшей много лет подряд,
След глубокий от его коленей
Камни потемневшие хранят.
Осененный благодатью Божьей,
Одолел он немощи и страх.
Чувствую, простит, поймет, поможет,
Даст благословение в трудах.
Как вокруг меня темно и глухо!
Лишь с иконы льется чистый свет.
«Жизнь должна служить стяжанью Духа»,—
Повторяю мысленно завет.
Чудо с лампадой
Зима-боярыня натешилась метелью.
Деревья, избы — в заячьих мехах.
Под вечер постучал к Святому в келью,
Чтоб попросить огня, старик-монах.
Но в келье было сумрачно, темно,
Лампада перед образом угасла:
Задуло ль ветром, кончилось ли масло...
А синее морозное окно
Мохнатым инеем в углах опушено.
В молитву погрузился Серафим.
Вдруг облачко соткалось перед ним,
Наполнилось сияньем голубым,
Мерцающим и легким, словно дым,
И лентою обвилось вкруг оклада.
Скрестились, словно молнии, лучи —
И загорелся огонек лампады!
От пламени дрожащего свечи,
Как крылья Ангелов, вспорхнули кверху тени.
Монах упал в испуге на колени.
Святой лишь тихо попросил: «Молчи
О том, что ты сейчас увидел здесь.
Когда придет Божественная весть,
И я умру, то можешь рассказать,
Как велика Господня благодать!»
Предсказание смерти
Жизнь так мила бывает в мелочах!
Октябрь скрипел тугим вилком капусты,
Искрился иней в солнечных лучах,
Ледок ломался под ногами с хрустом,
Антоновки осенний аромат
Пьянил и веселил хмельным вином,
Как рыжий жеребенок, листопад
Носился в сжатом поле за гумном,
Простором наслаждаясь и привольем...
Приехал в монастырь на богомолье
Прокудин — Преподобного любимый,
И поспешил проведать Серафима.
Едва вошел он, в это же мгновенье
Пред Серафимом пронеслось виденье:
Он ясно слышал звон колоколов
И видел храм, где празднуют Покров.
Внезапно сбоку выплыл чей-то гроб.
Прокудина увидел он в гробу...
Виденье кончилось. Стал бледен Серафим.
Светились в полумраке образа.
Товарищу он посмотрел в глаза
И глухо, твердо произнес: «В Покров!»
Прокудин понял. Жгучий кипяток
Обдал все тело с головы до ног,
А после стало тихо и легко,
И отошло земное далеко...
В Покров Прокудин принимал гостей.
Был полон дом прислуги и детей,
И, несмотря на тучность и года,
Хозяин бодрым был, как никогда.
Никто не ожидал дурных вестей...
Присел передохнуть он на мгновенье,
И ощутил вдруг сладостный покой:
Как будто матери родной прикосновенье,
Что провела по волосам рукой.
И он заснул глубоким, тихим сном,
Чтобы очнуться в царствии ином...
Видение Дивеевской старицы
Зима лихолетья 1917 года
Зимняя ночь и трескучий мороз на дворе,
Ели и сосны безмолвно стоят в серебре.
Тихо, безлюдно, ни звука не слышно кругом,
Бор вековой позабылся таинственным сном.
В сизом тумане над белой поляной одна
Робко, как призрак, скользит золотая луна,
Блещет огнями на рыхлых алмазных снегах,
Ярко играя на скитских червонных крестах.
Мирно обитель в сугробах навеянных спит,
Только вдали огонек одинокий блестит.
В келье сосновой, окутанной трепетной мглой,
Жарко лампада горит пред иконой святой.
Пламя, мерцая, то гаснет, то, вспыхнув, дрожит,
Старица Ксенья на образ с любовью глядит.
Катятся слезы из стареньких, слепеньких глаз,
Шепчут уста: «О Господь, заступись Ты за нас!
Гибнет Россия, крамола по Царству растет,
Мутит нечистый простой православный народ.
Кровь обагрила родные леса и поля,
Плачет и стонет кормилица наша земля.
Сжалься, Спаситель, над темной, безумной страной:
Души смири, распаленные долгой войной.
Русь Православная гибнет, на радость врагам,
Сжалься, Господь, не карай нас по нашим грехам.
Боже Великий, создавший и твердь и моря,
К нам снизойди и верни нам родного Царя!..»
Зимняя ночь и трескучий мороз на дворе,
Ели и сосны безмолвно стоят в серебре.
Тихо, безлюдно, ни звука не слышно кругом,
Бор вековой позабылся таинственным сном.
Жарко лампада горит пред иконой святой.
Старица смотрит — и видит Христа пред собой:
Скорбные очи с любовью глядят на нее,
Словно хотят успокоить, утешить ее,
Нежно сказать: «Не печалься, убогая дщерь,
Духом не падай, надейся, молися и верь».
Робко лампада, мерцая во мраке, горит,
Старица скорбно во мглу, в безнадежность глядит.
Смотрит — и видит, молитву честную творя,
Рядом с Христом — самого страстотерпца-Царя.
Лик его скорбен, печаль на державном лице,
Вместо короны стоит он в терновом венце,
Капли кровавые тихо спадают с чела,
Дума глубокая в складках бровей залегла.
Смотрит отшельница, смотрит, и чудится ей —
В облик единый сливаются в бездне теней
Образ Господень и образ страдальца-Царя...
Молится Ксенья, смиренною верой горя:
«Боже Великий, Единый, Безгрешный, Святой,
Сущность виденья рабе бесталанной открой,
Ум просветли, чтоб могла я душою понять
Воли Твоей недоступную мне благодать!..»
Зимняя ночь и трескучий мороз на дворе,
Ели и сосны безмолвно стоят в серебре.
Тихо, безлюдно, ни звука не слышно кругом,
Бор вековой позабылся таинственным сном.
Жарко лампада пред образом Спаса горит,
Старица Ксенья во мглу, в беспредельность глядит.
Видит она — лучезарный, нездешний чертог,
В храмине стол установлен, стоит поперек:
Яства и чаши для званых рядами стоят,
Вместе с Исусом Двенадцать за брашной сидят,
И за столом, ближе всех одесную Его,
Видит она Николая, Царя своего.
Кроток и светел его торжествующий лик,
Будто он счастье желанное сердцем постиг,
Будто открылись его светозарным очам
Тайны, незримые нашим греховным глазам.
Блещет в алмазах его драгоценный венец,
С плеч ниспадает порфиры червленый багрец,
Светел, как солнце, державный, ликующий взор,
Ясен, безбрежен, как неба лазурный простор.
Падают слезы из стареньких, слепеньких глаз:
«Батюшка-Царь, помолись ты, кормилец, за нас!» —
Шепчет старушка, и тихо разверзлись уста,
Слышится слово, заветное слово Христа:
«Дщерь, не печалься. Царя твоего возлюбя,
Первым поставлю Я в Царстве святых у Себя!»
Зимняя ночь и трескучий мороз на дворе,
Ели и сосны безмолвно стоят в серебре.
Тихо, безлюдно, ни звука не слышно кругом,
Бор вековой позабылся таинственным сном.
25 ноября 1922 г.
Угодник
(Памяти преподобного Серафима Саровского)
Старец Божий, старец кроткий,
В лаптях, с палкою простой,
На руке иссохшей четки,
Взор, горящий добротой.
Сколько дивного смиренья
В страстотерпческих чертах,
Дивный дар богомоленья
Лег улыбкой на устах
Тяжким подвигом согбенный
Он идет, гонец небес,
Прозорливый, вдохновенный
Полный благостных чудес.
Благодатной силой веет
На молящих от Него.
Гордый разум цепенеет
Перед святостью Его.
1933.
г. Ницца
А. Ладыгин
Серафим Саровский
Лишь услышишь: «Саровский отец Серафим» —
Будто благовест сердца коснется;
И что связано с ним, с этим русским святым,
Как виденье в душе пронесется.
И крылатой мечтой устремишься туда,
Где сходились России дороги
И текла через Старца живая вода
Тем, кто жаждал спасения в Боге...
Долгожданная встреча: согбенный, седой
Выйдет Старец из келлии тесной,
Скажет: «Радость моя! Долго ждал я тебя.
Что ж ты медлил, мой друг неизвестный?
Отряхни же от ног пыль окрестных дорог,
По которым искал ты так тщетно
То, что может подать только любящий Бог,
Если веришь ему беззаветно».
И уйдет как-то вдруг весь душевный недуг
И вопросам не надо ответа.
И оттает душа — о, как жизнь хороша
Под лучами Фаворского света!
1978. Австралия
Св.-Серафимовский храм в Брисбене.
Церковная школа
Татьяна Шорыгина
Святой целитель
«Бог гордым противится,
смиренным же дает благодать».
Библейская мудрость
Астрологам и колдунам не верю!
Кому открыты тайны бытия
И мудрости Божественные двери?
Тому, кто чист душою, как дитя.
Живущему в гордыне и пороках
Быть не дано всеведущим пророком!
Но в преподобном старце Серафиме
Ни капли не было тщеславья и гордыни.
Отца Небесного он слушался смиренно
И верил только сердцу одному,
А не бесстрастному и трезвому уму.
Как редко принимаем мы решенья
По первому живому побужденью!
А ведь оно дано нам Небесами:
Попавшему в беду помочь хоть чем-нибудь —
Ободрить словом, руку протянуть,
Не думая о том, что после будет с нами.
За подвиги, любовь и послушанье
Бог Серафима наградил всезнаньем
И высшим даром — даром прорицанья.
В сплетенья сложном судеб и страстей,
Казалось, видит он сердца людей
И знает то, что им всего важней.
Он омывал в источнике святом,
Он врачевал молитвой и постом,
Одним прикосновеньем рук своих
Он исцелял увечных и слепых,
Из тьмы глухой он выводил заблудших,
От тяжести грехов освобождая души.
Так говорил он с каждым человеком,
Как будто знал его давным-давно
И видел все, что в жизни суждено.
Он повторял: «Я, Серафим,— убог.
Не я лечу, а Всемогущий Бог!»
Сила молитвы
Черемухою пахло майской.
От лепестков ее река
Была белее молока,
И заливался песней райской
В душистом облачке ветвей,
Как дух бесплотный, соловей
В глухом овраге возле речки.
У входа в келью на крылечке
Сидел устало Серафим,
Казалось, поджидал кого-то.
Вдруг пыль взвилась у поворота —
Лихой отважный генерал
В Саров на тройке прискакал,
Чтоб попросить благословенья
Святого Старца...
Он сам себя не узнавал:
Боялся он идти в сраженье,
Предчувствовал, что смерть свою
Он встретит в первом же бою».
Все понял Серафим без слов.
Позвал его с собою в дом,
Благословил своим крестом
Нательным, медным, а потом
Прижал его к груди своей,
Дал освященных сухарей
И окропил водой святой:
«С тобой хранитель — Ангел твой!»
Прошли года, но генерал
Минуту эту вспоминал.
Тяжелым выдалось сраженье,
Войска попали в окруженье,
Спасла его молитва Серафима!
Серафим Саровский
Берегу старинную икону:
Серафим Саровский — мой святой,
Близок он мне духом непреклонным
И смиренной кроткой добротой,
Истовою страстностью молений,
Не слабевшей много лет подряд,
След глубокий от его коленей
Камни потемневшие хранят.
Осененный благодатью Божьей,
Одолел он немощи и страх.
Чувствую, простит, поймет, поможет,
Даст благословение в трудах.
Как вокруг меня темно и глухо!
Лишь с иконы льется чистый свет.
«Жизнь должна служить стяжанью Духа»,—
Повторяю мысленно завет.
Чудо с лампадой
Зима-боярыня натешилась метелью.
Деревья, избы — в заячьих мехах.
Под вечер постучал к Святому в келью,
Чтоб попросить огня, старик-монах.
Но в келье было сумрачно, темно,
Лампада перед образом угасла:
Задуло ль ветром, кончилось ли масло...
А синее морозное окно
Мохнатым инеем в углах опушено.
В молитву погрузился Серафим.
Вдруг облачко соткалось перед ним,
Наполнилось сияньем голубым,
Мерцающим и легким, словно дым,
И лентою обвилось вкруг оклада.
Скрестились, словно молнии, лучи —
И загорелся огонек лампады!
От пламени дрожащего свечи,
Как крылья Ангелов, вспорхнули кверху тени.
Монах упал в испуге на колени.
Святой лишь тихо попросил: «Молчи
О том, что ты сейчас увидел здесь.
Когда придет Божественная весть,
И я умру, то можешь рассказать,
Как велика Господня благодать!»
Предсказание смерти
Жизнь так мила бывает в мелочах!
Октябрь скрипел тугим вилком капусты,
Искрился иней в солнечных лучах,
Ледок ломался под ногами с хрустом,
Антоновки осенний аромат
Пьянил и веселил хмельным вином,
Как рыжий жеребенок, листопад
Носился в сжатом поле за гумном,
Простором наслаждаясь и привольем...
Приехал в монастырь на богомолье
Прокудин — Преподобного любимый,
И поспешил проведать Серафима.
Едва вошел он, в это же мгновенье
Пред Серафимом пронеслось виденье:
Он ясно слышал звон колоколов
И видел храм, где празднуют Покров.
Внезапно сбоку выплыл чей-то гроб.
Прокудина увидел он в гробу...
Виденье кончилось. Стал бледен Серафим.
Светились в полумраке образа.
Товарищу он посмотрел в глаза
И глухо, твердо произнес: «В Покров!»
Прокудин понял. Жгучий кипяток
Обдал все тело с головы до ног,
А после стало тихо и легко,
И отошло земное далеко...
В Покров Прокудин принимал гостей.
Был полон дом прислуги и детей,
И, несмотря на тучность и года,
Хозяин бодрым был, как никогда.
Никто не ожидал дурных вестей...
Присел передохнуть он на мгновенье,
И ощутил вдруг сладостный покой:
Как будто матери родной прикосновенье,
Что провела по волосам рукой.
И он заснул глубоким, тихим сном,
Чтобы очнуться в царствии ином...
Предсказание своей смерти
Предсказывая будущность другим,
Свою судьбу провидел Серафим.
Он чувствовал, что смерть недалека,
Истаяли его былые силы.
Он место выбрал для своей могилы,
Хоть знал, что ляжет здесь не на века.
И, стоя на коленях у икон,
Он говорил: «Они — мои родные.
Давно я узы разорвал земные».
Одно держало Старца на земле —
Его святое Божеское дело:
Любовью к ближнему душа его горела,
Дух ясен был, но одряхлело тело...
Знал Серафим свой путь и после смерти,
Он был уверен в нем наверняка.
Монахиням он говорил: «Поверьте,
Придет сюда народ издалека,
Придет со всей Руси, со всех сторон.
Разбудит мой глубокий смертный сон
Могучий колокольный перезвон,
Нахлынут реки солнечного света,
И Пасху запоют в средине лета,
И будет радость наша велика
На все века! На все века!
А после времена придут другие:
Храм осквернят безбожники лихие» —
И облачко печальное легло
И омрачило мудрое чело.
Святой сказал, поникнув в горькой скорби:
«Прольются по Руси потоки крови,
И Ангелы не будут успевать
Безвинно сгубленные души принимать!»
Обретение мощей
Немало лет прошло со дня кончины
Угодника святого Серафима.
Ни жизнь его, ни подвиг не забылись —
Напротив, Духом Божьим окрылились.
Как прежде, горсть земли с его могилы
Давала людям исцеленье, силу.
Засушливым и знойным было лето:
Поля медовым отливали цветом,
Хлеба светились спелостью насквозь...
Пророчество Угодника сбылось,
Случилось то, что долго Русь ждала:
Запели на церквах колокола,
Пришли в Саров бедняк и именитый,
Приехал Царь с Царицею и свитой,
Был у источника, молился в келье дальней.
Предчувствие его кольнуло тайно
Страданий тяжких Родины своей,
Погибели и Дома, и детей.
Царь отгонял его, ведь светел был народ,
С молитвой шел Пасхальный крестный ход,
Торжественная служба в храмах шла,
Звенели благовест колокола...
Когда ж открыли темный гроб дубовый,
Как ангельское свежее дыханье,
По храму разлилось благоуханье —
Не тлели мощи русского святого!
1996.
Москва
Нина Карташева
«Радуйся, благодати Божия сосуде
непорочный. Радуйся, преподобне
Серафиме, Саровский чудотворче».
(Из акафиста
св. Серафиму Саровскому)
Саровской пустыни святыня и солнце!
Вот голубем диким душа моя ждет.
В икону смотрю, как в простое оконце
Избы деревенской, где радость живет.
Мне, страннице бедной печального мира,
Там будет приют, и любовь, и покой.
Стою у окошка усталой и сирой.
А Старец меня подзывает рукой.
Войду! Обогреет, напоит, накормит,
Поплачет со мной, посмеется со мной.
И сердце оттает, рассеется горе,
И сотами пахнет, целебной травой...
Прильну я всем сердцем к приюту родному,
И, силы набравшись, бесстрашно гляжу
На путь, предстоящий мне к Вечному Дому.
Поклон положу. И легко ухожу.
1992
В. Ануфриева
Серафиму Саровскому
Ты на камне стоял, святой Серафим,
Тысячу дней и ночей!
О нас, грешных, ты Богу молитву творил
Средь Саровских лесов и полей.
Те молитвы в час трудный страну сберегли,
Берегут и сейчас они нас.
О, великий молитвенник Русской Земли,
Свет любви твоей к нам не угас.
Не угас! Но разлился покровом тепла
И спасительным морем чудес,
Ты хранишь нас от дьявольских козней и зла,
Богом данный помощник с небес.
— Помоги, исцели, Серафиме святой,—
Молят люди с надеждой в душе.
И с любовью и верой живою рекой
На поклон они едут к тебе.
Надежда Веселовская
В Серафимо-Дивеевском
монастыре
Как цветут в Дивееве цветы!
Флоксы в шапках розового цвета,
Пышных мальв высокие кусты
Чуть дрожат-колышатся от ветра.
Ноготки, гвоздики, резеда.
Крупные петуньи в три ряда.
Легкий рой ромашек разноцветных,
Чуть подальше — лилии вразброс;
Глянцевито-кожистые ветки
Держат свертки нежных чайных роз...
А за садом — монастырский храм
Батюшки святого Серафима.
Кажется, как будто он и сам
Пребывает где-то здесь незримо.
Богомольцам просто благодать,
Выходя из храма, отдыхать.
Дети так и бегают по травке
Меж цветочных грядок и куртин.
А вон там, за мальвами, один
Старичок в потертой камилавке,
В белом балахончике простом
И с большим, поверх него, крестом
С детворой играет в салки, в прятки,
Кружит по дорожкам цветника...
Детям строить незачем догадки.
Взрослые не видят старика.
1997
Диакон Анатолий Трохин
Дивеево
* * *
Душа моя, ты снова в этом храме,
Так пой и плачь, и снова плачь и пой.
Гляди на окаймленную цветами
Великую святыню пред тобой.
Бесстрастные целебные распевы
К сияющей стремятся вышине...
О, строгие дивеевские девы,
Прошу, молите Бога обо мне.
* * *
В пустыньке от многого моления
Куст вчера малиновый расцвел.
Я пойду, возьму благословение,
Коль Господь сюда меня привел.
Лес шумит средь холода сугробного,
Снег идет, не видно ничего,
Но тепла ладонь у Преподобного,
Тих и ласков голос у него.
И такое солнце разгорается
Над его седою головой,
Что глаза невольно закрываются
От сиянья славы неземной.
Во мгле настороженной русской,
Где праздный шатается люд,
По тропке заснеженной, узкой,
Монахини тихо идут.
Идут и, как будто, теплеют
Лучи безымянной звезды,
А там, где деревья темнеют —
Там Матери Божьей следы.
Свершается, Ею хранимый,
Сестер монастырских обход,
По кроткой молитве за ними
До утра преграда встает.
И злобствует адова сила
За этой незримой стеной,
И мечется рой чернокрылый,
И мерзкий сгущается вой.
И камням становится жутко,
И в сердце проносится крик,
И, кажется, колокол чуткий
Уже напрягает язык...
Но спи, растревоженный житель,
Монахини входят во храм,—
Стоит нерушимо обитель,
К святым прилепившись мощам.
19.95
Монахиня Антония (Берг)
Подвиг старца Серафима
Ночка безмолвная, зрители —
Звездочки смотрят с небес.
Тихо вокруг. От обители
Тянется Саровский лес.
Келлия там одинокая,
В ней Серафим обитал.
Знала пустыня широкая
Подвиг, что он совершал.
Там, при дорожке под соснами,
Камень тяжелый лежал,
Старец ночами бессонными
Здесь на коленях стоял.
Лето и зиму холодную
Он, не смыкая очей,
Выстоял с волей Господнею
Тысячу дней и ночей.
Весь без вниманья ко внешнему
В сердце молитву слагал.
«Боже, будь милостив грешному»,—
Старец смиренно шептал.
Хлеб и вода ключевая,
Каторжный труд среди гор.
Скоро кончина святая —
Слышится ангельский хор.
Тихо лампада мерцает,
В келье священный покой.
Радостно жизнь покидает
Старец-подвижник святой.